Ну вот и всё :)
Эти Форумы Лотоса завершают своё существование, как и было запланировано Новые Форумы Лотоса ждут всех и каждого. Новый подход, новые идеи, новые горизонты.
Если хотите продолжать старые темы, то открывайте их на новом форуме под тем же названием и оставляйте в первом сообщении ссылку на старую тему.
людской человек, знаешь, чудеса Светочи Человечества являют простому и неграмотному зачастую человеку тогда они являют своё значение, а кто сейчас неграмотен и прост? Яви таким чудо, так они скажут что это от диавола, что бы совратить их "святую чистоту". Распнут и скажут что он шарлатан. Что можем наблюдать и в этой теме реально.
А вот при всех обстоятельствах мощной атаки на тебя невежества, явить свет осознания и не только явить но и ещё приумножить его в сердцах встречных - это ли не реальное чудо?!
Быть человеком это видеть в твоём встречном,при всех окружающих его облаках представлений, именно этот самостоятельный свет и всячески его преумножать насколько это позволяет твоё сердце и рамки восприятия встречного.
Быть человеком это видеть в твоём встречном,при всех окружающих его облаках представлений, именно этот самостоятельный свет и всячески его преумножать насколько это позволяет твоё сердце и рамки восприятия встречного.
Здесь буду ниже приводить выдержки из книги Нараямы "Сокровища Чаши" в части его поездки в Тибет и встречи с Учителем, а так же всё что касается его портрета в интернете.
Цитата:
Глава 2. Поиски Учителя.
Россия, 1999 год.
Прошло несколько лет после тех славных дней.
И вот я приглашён Буддистом. Как встретить судьбу?
Чую сердцем, верно будет.
Но как стать достойным?
Множество битв позади. Ещё больше впереди, так чего же думать?
Летом ещё раз посетил Елену Ивановну.
Она без лишних расспросов наладила Престол. Буддист пришёл сразу же.
- Что делать мне?
- Мой закон ты знаешь – средства будут. Если к сроку думаешь быть в Шигацзе – шаги ускорь.
- Но как узнаю Тебя?
- Я сам приду.
Ничего нового. Я ждал. Подвернулась работа, и за два коротких месяца я совершенно неожиданно для себя заработал нужную сумму. Можно было купить квартиру, которой у меня не было, они были в то время удивительно дешёвы, но не медля ни дня, я сделал загранпаспорт, купил билет до Катманду, и полетел. Прибыв в Непал, я вдруг осознал, что попал в это удивительное место точно в тот самый день, который был назначен мне в феврале Буддистом.
С первых шагов по этой благословенной земле я почувствовал, что чьё-то могущественное внимание непрестанно почиет на мне. Это было похоже на взгляд родителей за плавающим ребёнком – ненавязчиво, но постоянно и с готовностью в любой момент действовать быстро и решительно. Сперва я думал, что в этой волшебной стране такое чувствуют все. Но, пообщавшись с народом, понял, что это чувствую только я. Все остальные радовались, отдыхали, ходили за покупками, ели и пили, планировали дальнейший отдых, но ощущаемое мною волшебство было лишь моим.
В самолёте познакомился с ребятами из Севастополя. Они мечтали побродить в Гималаях, а в Непале это сделать проще всего. При прилёте в Катманду они же и познакомили меня с Татьяной - русскоговорящим гидом одного из туристических агентств. Она посоветовала мне гостиницу «Синяя птица» в туристическом районе города.
Четырёхэтажный большой коттедж – так можно было её описать. Мой номер находился на самой крыше, и с террасы открывался впечатляющий вид на горы, небо, и окружающие кварталы.
Не медля, я заказал тур в Шигацзе на машине и обратный билет на самолёте из Лхасы через месяц. Визы в Тибет китайцы давали не больше, чем на месяц, а меньше мне пребывать там не хотелось, «гулять, так гулять».
На следующий день пошли в китайское посольство получать визу.
Это было небольшое одноэтажное здание грязно-красного цвета. Мы вошли в небольшой зал, полсотни китайцев и непальцев стояли у трёх окошек, терпеливо ожидая своей очереди. Сопровождающий меня хорошо одетый представитель агентства протиснулся к окошку без всякой очереди, приглашая меня прочти за ним. Очередь уважительно расступилась. Местные с удивлением рассматривали мою бороду – такое они видели редко. В окошке мне приветливо улыбался китаец лет сорока, с сединой на висках.
Я протянул ему свой паспорт.
Взяв его в руки, он удивлённо вскинул брови:
- Улусэ!?
Я понял, что так он спрашивает, русский ли я.
- Ес. Улусэ.
- О, улусэ! Друг! Товарисч! Мосака!
Ага, Москва, значит.
- Ес, Мосака, Мосака.
Китаец стал улыбаться ещё шире:
- Друг, харашо!
Быстро произведя какие-то операции с бумагами, он протянул мне паспорт обратно – в нём уже красовалась месячная виза.
Толпа вокруг меня удивлённо гудела. Видимо, русских, да ещё и с бородой тут видели очень редко.
Мы вышли. Мой сопровождающий завёл машину и на английском сообщил мне:
- Удивительно быстро ты получил визу. Обычно это занимает несколько дней.
- Китайцы любят русских, может быть?
- Да, похоже.
Всё складывалось как нельзя удачно.
- Когда едем?
- Послезавтра рано утром. В 5 утра.
Довезя мня до гостиницы, он уехал, а я с лёгким сердцем пошёл искать место для обеда.
Вся столица Непала, Катманду, представляла собой туристическую Мекку, с магазинами и ресторанами, в три, а то и четыре этажа, приветливо распахивающие свои двери сотням тысяч туристов. Кухни представлены самые разнообразные, от китайской до европейской, и всё это очень недорого. На 3-5 долларов можно было наесться до отвала.
Выбрав итальянский ресторанчик, уютно расположившийся на третьем этаже под открытым небом, я заказал пасту и «лемон ти» - это стеклянный стакан кипятку, в который выжата половина лимона, с сахаром. Начало осени дарило теплом.
Высота полтора километра над уровнем моря делала это место очень уютным – не очень жарко, не холодно, в общем, райское место.
Вдруг я услышал русскую речь. Смирившись уже с тем, что русских тут почти не бывает, я удивился несказанно. Двое парней и девушка о чём-то очень жарко спорили, не обращая внимание на окружающих. Надо сказать, что туристов в Катманду всегда полно. При том, что жителей города вместе с приезжими на заработки из окрестных деревень непальцами обычно не более полумиллиона, одновременно туристов в этом городе в сезон находилось около семисот тысяч. Иногда на улицах было не протолкнуться, иностранцы были всюду, и в очень больших количествах. Тесные улочки Катманду делали это столпотворение реально осязаемым, ощутимым. Как огромный муравейник, город кишел представителями различных национальностей и стран, преимущественно Европы и Америки.
Мои соотечественники были совершенно равнодушны к этим чудесам, они спорили до хрипоты, и когда острота спора стала убывать, а мой обед закончился, я пошёл к ним знакомиться.
- Привет. Я Глеб.
Они несколько с неохотой посмотрели на меня, но, убрав со свободного стула вместительную сумку, дали мне сесть.
Оказалось, что ребята были не совсем соотечественникам. Родились они в разных союзных республиках, но в начале 90-х переехали в Израиль. Может они были евреями, может нет – я так и не понял. Но они однозначно ими стали. Эти еврейские нотки в голосе я не забуду. Разговор быстро перешёл на меня, а потом – на Тибет. Оказывается, они там уже были не так давно. Это было как раз то, что надо – советы бывалых.
Саша и Лена были мужем и женой, а Сергей – их друг. Его жена не захотела в этот раз ехать, хотя раньше они обычно путешествовали вчетвером.
Работая не покладая рук на двух работах в Израиле, ребята копили денег, чтобы потом проматывать их в отпуске. Почему? Сергей так ответил на этот вопрос:
- Во многих отелях мира израильский паспорт как чёрная метка, ну такая знаешь сигнализация о том, что этих людей лучше не брать в постояльцы. Они устраивают пьянки, дебоши, считают себя высшей расой, бьют посуду и морды официантам. Обычно, получив аттестат, молодёжь в свои семнадцать растекается по миру просто поотрываться. Почему? Да потому что в Израиле всегда идёт война. Всегда кого-то взрывают, кто-то умирает, мы все живём как на пороховой бочке. Каждый живёт понимая, что завтрашний день может просто не наступить. Это философия такая – жить одним днём, но жить так, чтобы запомнить этот день, понимаешь?
Я понимал. Но принять такое оправдание хамству мой разум отказывался.
Но я молча слушал излияния тридцатилетнего еврея-нееврея.
- Вот потому мы, Глеб, и путешествуем по четыре месяца в году, и работаем восемь месяцев, чтобы эти четыре пропутешествовать.
- А как вас отпускают так надолго?
- Нас ценят на работе.
- А как денег хватает на четыре месяца отдыха?
Я был искренне удивлён. По моим представлениям, отдых заграницей – дело весьма недешёвое. Две недели отдыха – это зарплата за несколько месяцев, а тут и жить надо как-то, пока работаешь…
- И как вы давно так путешествуете, где были?
- Да уже лет наверное восемь. А были мы вообще везде. Я зарёкся привозить сувениры – уже вся комната в них. А выбрасывать жалко.
Постепенно разговор с их еврейской прикольной жизни перешёл на Тибет.
Оживились Саша с Леной:
- Мы в тот раз ездили к Кайлашу. Наняли вместе с двумя американцами автобус, и поехали. Ну поездочка! Дорог нет – одни названия и направления. Автобус трясло нещадно, американцы, студент и профессор, очень страдали от тряски. Студент залёг в самом конце автобуса – ну там, где трясло сильнее всего, и всю дорогу кричал: «профессор, вен ай дид!?» и «профессор, вай а дид!?. То есть хотел узнать, когда же он умрёт, и почему, вот умора!
- А как сама поездка, как Кайлаш, как волшебство?
- Ну что поездка? Пока ехали, наблюдали обыкновенное расистское противостояние. Тибетцы ненавидят китайцев тихой ненавистью, периодически кого-то из них убивая. Китайцы тихо спаивают тибетцев дешёвым пойлом. Мы видели даже целые заборы вокруг домов, сделанные из пустых бутылок.
- Не, ну политика – это понятно. А природа, что там?
- Ну что, степь да горы вокруг. Волки, лисы, зайцы бегают, от машины убегают. Поля, пшеница, страна-то аграрная. Были в местах, где туристов видят редко, так на нас всей деревней посмотреть приходили. Спишь, открывается молния палатки (отелей там нет), просовывается десяток голов и рассматривают тебя, жену, вещи… в диковинку им там всё. Мы сначала драться, а потом поняли, что они как дети.
- А что Кайлаш?
- Это вообще отдельная тема. Представь себе – плато, посредине гора стоит огромная. Тёплые источники бьют из-под земли, мы ванны принимали – джакузи природное такое. Так вот, вокруг Кайлаша – тропа. Кольцом, представляешь? Длина – больше, чем ваш МКАД, около 120 км. И вот поломники ходят вокруг этой горы кто как может. Кто пешком, а кто на пузе проползает.
- Зачем на пузе-то?
- Ну как зачем? Чтобы грехи искупить. Буддисты – они же тоже люди, тоже грешат и так же каются.
Сергей тоже не отставал:
- Было там много интересного. Видели туристов из Германии. Они решили не обходить вокруг Кайлаша, а пройти ущельем через него. Так вот, углубились они на пару километров и вторглись в какие-то запретные области. На них такой страх напал, что они обделались, побросали рюкзаки и ускакали оттуда, только пятки сверкали. Что это было – они не говорили. Ужас, страх, и только.
Саша подхватил:
- Ой, Ленка мучалась, помнишь, Лен?
-Как же, помню. У меня видения были.
Я смотрел на них большими глазами. Они рассказывали искренне и взахлёб.
- Да, замучали меня видения тогда. Монахи ходили, которых только я видела. Змеи ползали яркие, радуги на небе. Ребята только пальцем у виска крутили.
- Ну не видели мы то, что ты рассказывала, представляешь?
- Тебе ещё в автобусе стало плохо, ты напару со студентом зажигала.
- Это да, но монахов тех видела, ну как тебя. Настоящие, на нас не смотрели, ходили себе туда-сюда, а ребята удивлялись, что я с монахами теми здоровалась.
Сергей продолжил:
- А ещё от их воды расстройства кишечные. Готовься, тебя тоже ждёт.
Лена порылась в своей сумочке, достала алюминиевую плитку с таблетками:
- Вот, возьми. Моя бабушка дала со словами: «Девочка моя, достаточно одной таблетки. Запомни, одной». Мы проверяли, действительно хватает.
- Спасибо. Что ещё посоветуете?
- Шоколад. Кэдбери. На высоте поможет от высотной болезни. Больше ничего не помогает, только шоколад. Средства гигиены возьми про запас. Мыло, постирать если что. Спальный мешок, рюкзак. Ты с чем приехал, брал с собой что?
- Нет, только деньги.
- Понятно. Пойдём, поможем тебе торговаться, тут цены сбивать надо.
Мы попросили счёт. Официант принёс бумажку, друзья-евреи всё подсчитали и просияли. Саша шёпотом сказал мне:
- Официант ошибся на сто рупий в нашу пользу, быстренько рассчитываемся и валим.
Только мы встали, прибежал официант с бледным лицом и, извиняясь, заменил счёт на правильный. Евреи огорчились, но денег дали. Вот уж действительно, евреи есть евреи. Сто рупий – это полтора доллара.
В магазине выбрали экипировку: зелёные брюки х/б, брюки и куртку из гартекса, из гартекса же такой же жёлтый рюкзак. Всё очень недорого. Затем по медицинской части в аптеке что-то по мелочам.
Продолжение (без цитирования)Выяснилось, что ребята, только что приехав их Тибета, собирались в Таиланд. Саша через ноутбук вышел в инет, поговорил с бабушкой через аську, потом поискал дешёвые отели, дешёвые билеты. Всё получалось так дёшево, что я даже не мог себе представить, что такое может быть. Но не это увлекало мои мысли. Я всё пытался понять, стал ли Тибет обителью чудес, каким был лет двести назад, или нет.
После долгих аккуратных расспросов выяснилось, что много бывает разного с туристами. Например, знакомые евреев были на Эвересте, поругались с местным шаманом. Так он на них лавину спустил. Пообещал, и спустил. Из девяти выжили только трое, но теперь туда ни ногой. Тибетские Учителя были весьма притесняемы в Тибете. Глава секты Карма-па, живший в то время западнее Лхасы, был весьма удивительным человеком, но и его официальные власти Тибета старались выдворить из страны, и вскоре после моего приезда из Тибета, они его выгнали.
Так за разговорами прошли два дня. Наступал день отъезда, и моё сердце радостно билось ожиданием великих перемен. Наконец я смогу повстречаться с настоящим буддийским Учителем, который к тому же сам меня и пригласил!
Вечером началась забастовка таксистов, и юноша в гостинице предупредил меня, что если я хочу завтра утром попасть на автобус, мне следует заранее договориться в такси. Все попытки привели к неудачам – таксисты категорически отказывались меня везти, а потому пришлось нанять велосипедного риши за цену такси. Утром мальчик был у гостиницы. Свежесть и тишина светлого утра радовала, а предчувствия дарили лучшие надежды.
Автобус на 20 человек был заполнен на половину.
Дороги были пусты, редкие деревеньки вдоль трассы приглашали в кафе. Остановились лишь один раз, купили воды, и продолжили путь.
Дорога вела в гору и уже очень скоро мы достигли отметки около четырёх тысяч метров – так говорил высотомер на часах у японца, нашего спутника.
Постепенно мы въехали в узкое ущелье. Где-то далеко внизу текла река, спуск к ней был весьма крут, а дорога ненадёжна, местами автобус сильно кренился, и водитель просил перейти на сторону автобуса, противоположную крену. Облака не закрывали солнце, и где-то внизу рабочие строили гидроэлектростанцию. Ехали полдня, пока автобус не остановился. Водитель сказал нам, что мы приехали, надо выгружать вещи. Дальше дороги нет, надо ждать гида.
Оказалось, что гид проспал и мы уехали без него. Но беда была в том, что у него остались все наши документы.
Вскоре он приехал на раздолбанном такси, радостный, что всё-таки приехал, и мы можем продолжить путь.
Пропав в сторону пограничников на полчаса, он пришёл к нам, собрал всех и повёл через границу.
Что такое граница в этом месте. Это Мост над пропастью, мост почему-то пешеходный, без всякой возможности по нему проехать. Почему? Я не знаю. Пройдя паспортный контроль на другой стороне, мы скучились, и гид сообщил нам, что надо ехать до деревни – это километров пять. На чём? На грузовике. В кузове. Сервис на грани фантастики.
Забравшись в кузов грузовика, мы подложили под себя наши рюкзаки и взялись за борта. Грузовик стал карабкаться круто вверх, его нещадно трясти. Что мы подпрыгивали на наших вещах местами на полметра.
Очень скоро этот экстрим закончился, никто не пострадал, мы вывалились на грязный асфальт.
Гид предложил нам переждать в кафе, а сам побежал искать джипы, что повезут нас дальше.
Кока-кола оказалась по доллару за бутылку 0,3, что было чем-то фантастическим в те времена. Тут же подошли менялы, частным образом предлагая обменять доллары на юани. В общем, обычная приграничная суета.
Примерно через полчаса мы загрузились в старые угловатые семиместные лэндкрузеры с карбюраторными двигателями, и двинулись в путь.
Моими спутникам оказались:
Поляк Мачек, довольно сносно разговаривающий по-русски, и прекрасно владеющий английским; парень с девушкой из Амстердама, ни с кем особенно не разговаривающие и две немки, паломницы, желающие в Шигацзе пересесть на машину до Кайлаша. Нашим водителем оказался пожилой, сухой как щепка тибетец, который в опасные моменты понукал машину как лошадку негромкими гортанными покрикиваниями.
А таких моментов за три дня путешествия оказалось немало.
Мы выехали из деревушки, дорога потянулась вверх, мы били на противоположной стороне того же ущелья, которое было от нас раньше справа, а теперь – слева. Поднявшись почти на вершину скального массива, мы наблюдали удивительную по красоте картину. На другой стороне, почти у верха приютился небольшой тибетский храм, аккуратный и изящный в своей красоте. Облака рваным пухом лежали где-то внизу под нами, воздух был прохладен и сыр, но чувство начинающегося волшебства овладело моей душой, так что восторг буквально захлёбывал мои чувства. К вечеру мы прибыли в небольшую деревню с тибетской гостиницей. Было это довольно высоко в горах, вокруг нас величественно белели снега Гималаев, гостиница была бедная, удобства во дворе, денег просили мало, а номера более походили на комнаты постоялого двора века 19-го, чем конца 20-го. Постельное бельё было своё, но стёганым лоскутным ватным одеялом я воспользовался – утром были заморозки, а отопления не было по определению.
Наспех позавтракав в странном кафе, где было не то что грязно. Но скорее убого, мы сели по машинам и тронулись в путь.
Красота вокруг нас компенсировала неудобства ночлега, скалы и небо создавали такой колорит, что глаз было не оторвать.
Выехав из ущелья на просторы высокогорного Тибета, мы были обескуражены – видно было километров на пятьдесят. Чистый воздух, отсутствие пыли и неплохая грунтовка давали хороший настрой.
Ехали до обеда. Опять постоялый двор, но уже без гостиницы. Тибетцы рассматривали нас с любопытством, а мы – их.
Яки, овцы и бараны вызывали восторг у нас, мы их фотографировали, равно как и тибетских детей. Чумазых и оборванных.
Тибетское кафе – это помещение метров двести квадратных, расписанные драконами резные столбы поддерживают крышу, буддийские мотивы дали фантазию художникам расписать стены, но кухня сплошь мясная. Мясо яка во всех вариациях – это основа кухни. А как же буддийское вегетарианство? Его нет. Но русское вегетарианство нуждалось в безмясной пище, так что угощаться пришлось шоколадом и зелёным чаем.
После обеда – китайская застава. Офицер, в коротких салатовых брюках так что были видны носки, и в таком же салатовом френче, висевшем на нём как мешок, сидел у шлагбаума с важным видном, как один из богов местного тибетского пантеона. Наш шофёр недовольно покачал головой, и пошёл договариваться. Как видно, было ехать можно, но нельзя. Некоторая сумма, перекочевавшая в карман мешковидного френча, открыла нам шлагбаум, и мы поехали дальше.
Темнота опустилась на город. В гостинице было приветливо светло, горничные улыбались, чистая постель, наконец обретённая мною впервые за последние несколько дней, порадовала, равно как и душ с туалетом.
Из моего месячного пребывания в Тибете прошло всего три дня, остальное время я намеревался до последнего дня пробыть здесь, так что надо было осваиваться.
Следующим утром я пошёл в Таши-Лум-по. Это был легендарный монастырь, тут жил Цзон-ка-па, тут ходили Махатмы и Риши, отсюда начались реформы буддизма и здесь Учение Калачакры стало распространяться по всему Тибету и далее. Эти древние стены и площади манили меня с удивительной силой. Нечто захватывающее обещали они.
Монастырь стоял на склоне самой высокой из гор, окружавших долину. За этой горой начинался наверное вид на все дали, подумал я.
Горы имели интересную структуру. Их слоистые камни все, казалось, лежали почти на боку, под углом примерно в 40 градусов к основному плато. Такое чувство, что кто-то однажды огромных размеров бороной, до неба, взял и вспахал эти камни, делая борозды направо и налево, отваливая таким образом глыбы гор. Так они и застыли с тех пор, а реки и дожди проложили долины и нанесли плодородной почвы. Такова представилась мне история здешних краёв.
Сперва я обошёл монастырь по наружным границам. Стены были не высоки, но перелезть снаружи их не представлялось возможным. Внизу в стену были вмонтированы бронзовые барабаны с молитвами – трогая их рукой и вращая, ты как бы молился. Забавно.
В правом нижнем углу монастыря находилась большая, белоснежная, удивительной формы ступа.
В самом верху, у стены, находились храмы с золочёнными украшениями на крышах, а в самом верху – фестивальная стена. Что это такое и почему она так называется, я не знал.
Практически на всей территории монастыря стояли невысокие одно и двухэтажные жилые строения, мостовые соединяли различные части монастыря узкими улочками, во многих местах росли невысокие тенистые деревца.
У храмового комплекс я встретил парнишку, что-то на ломаном русско-английском пытавшегося объяснить местному монаху. Тот упорно не понимал.
- Привет. Я русский.
Он удивлённо посмотрел на меня.
- Ага. Вот. Пытаюсь тут добиться от человека…
- Что за проблема?
- Да вот, хотел заночевать на территории монастыря, в палатке.
- Сдурел? Не пустят.
- Я уже понял.
- А что не в гостинице?
Парень поведал мне забавную историю своего путешествия.
Оказывается, он сам из Москвы. Весной работал на стройке, а к лету решил попутешествовать. Автостопом. Собрал вещички, вышел на Рязанский проспект Москвы, остановил грузовик и поехал. Ехал он, ехал автостопом, и приехал в Шигацзе. Круто.
Рассказывая подробности своего путешествия, он так увлёкся, что через два часа, когда стало уже темнеть, мы опомнились и пошли из монастырских стен.
- А как ты питаешься?
- Ну какие-то деньги у меня были, но обычно так: заходишь в китайский или тибетский ресторан, говоришь, что денег нет, они бесплатно чашку риса всегда дадут. Народ не жадный.
- А ночевать?
- Так у них крыши все плоские, я палатку прям на крыше гостиницы обычно ставлю, разрешают. Вот думал в святом месте переночевать, так не дают.
- А дальше как?
Я был впечатлён подвигами парня. Я бы на такое не решился.
- Ну дальше в Лхасу, а оттуда – в Россию, там уж проще будет.
А деньги у тебя остались?
- Да немного совсем…
Я дал парню сотни три юаней, что было неплохо – чашка риса стоила около одного или дух юаней, а доллар около восьми.
Сидя возле монастырской стены, мы говорили о Гималаях.
- Скажи, Володь, а что тебя потянуло в Тибет?
Он подумал немного.
- Что-то таинственное тут.
Помолчали.
- А что?
- Не знаю, но что-то есть.
- О мудрецах тибетских что-то слыхал? Говорил кто?
- Так, чуток было. Говорят, что когда китайцы пришли, мудрецы не ушли никуда. Ну в Индию или Непал. А что живут они где-то в горах.
- А что ещё говорят?
- Да никто ничего толком не знает.
- Но раньше Мудрецы ходили здесь, у этих стен и учили в этом монастыре.
- Я знаю. Но след их тут простыл.
- Так зачем ты сюда попёрся, а, Володь?
- Я ж сказал – таинственное что-то в этих местах. Другого такого места на земле нет. Вот мудрецы ушли, а таинственности осталась.
- Это ты точно сказал. Осталось. Ты знаешь, я как приехал, всё чувствую, как кто-то наблюдает, как взгляд в спину, понимаешь?
- Да, наверно не китайцы за тобой следят, зачем ты им нужен?
- Вот и я думаю, ещё с Непала началось. Тут сильнее. Может, мудрецы?
Он помолчал:
- Может и они. Это бы даже было бы хорошо, если они. Всё ж лучше, чем нечисть какая.
- Это точно.
Наш разговор перешёл на бытовые темы – оказалось, везде есть рынки и там можно купить продуктов, а в кафе попросить их приготовить, и дёшево возьмут. Этот совет был неоценим, ведь почти все блюда кухни были с мясом, мне с моим вегетарианством было практически нечего есть.
На том и расстались.
День закончился, но с ним тревога о Встрече не ушла. Мысли крутились вкруг одного: я сюда приехал, потому что меня пригласили. Где приглашающая сторона? То, что приглашение было, я не сомневался – слишком уж чётко были даны средства, когда указано и столько, и именно столько, чтобы приехать сюда.
С этими мыслями я и заснул.
Последующие дни были наполнены мыслями и поисками, поисками и мыслями.
Что мне делать? Как ждать и чего? Может, я что-то сделал не так? Почему ничего не происходит? Не уж то я сюда припёрся просто так?
Сомнения доставали меня страшной силой, и иногда чуть ли не отчаяние одолевало.
Но что для меня важно? То, что меня не встретили? Или предощущаемая мудрость Буддиста? Ведь я ощущал и тогда, и сейчас, что Он велик и мудр. Я знал, что именно Он пригласил меня. Он – не выдумка. Но что ж он медлит?
Полторы недели спустя я уже изучил все окрестности и вполне освоился по хозяйству. Покупал жёлтый рассыпчатый картофель и вкуснейшее сливочное масло на базаре довольно дёшево даже по российским меркам, приносил их в гостиницу, и за скромные 10 юаней повар готовил мне в скороварке (на высоте 3400 метров, где располагался Шигацзе, вода закипала при температуре около 60 градусов по Цельсию) вкуснейшее блюдо. Плюс фрукты, так я и жил.
К середине второй недели стала одолевать тоска по дому. Всё-таки не такой уж я крутой путешественник, чтобы чувствовать себя всюду как дома. Надо было что-то делать, иначе так можно лить слёзы целыми днями без всякого проку. Я стал ходить в горы. Вокруг Шигацзе были горы - где больше, где меньше.
Сперва я обследовал горы над монастырём Таши-Лум-по. Первые два дня давались тяжело, горы были высоки, а подготовки – никакой. Но на третий день я смог довольно легко и без усталости достичь вершины горы и, став на самой её вершине, посмотреть на ту сторону хребта. И сразу же пожалел, что не взял с собой фотоаппарата. Просторы, огромные просторы и новые хребты, уходящие вдаль – это была очень величественная картина. Шигацзе был как на ладони, и Брахмапутра сияла, отражая солнечные лучи.
На следующий день я обследовал горы, находящиеся с другой стороны города. Это был невысокий хребет. От гостиницы до него километров пять, да высотой около трёхсот метров – он лежал, как поверженный дракон и хребет его начинался от самой земли, под примерно тридцать градусов уходя вверх. Исследовав его утром, я решил придти сюда после обеда и побыть до вечера.
Пообедав и взяв с собой фруктов, часов в пять вечера я поднялся на этот отрог и, найдя удобное место, положил рюкзак на землю и лёг. Я смотрел на облака, смотрел вдаль, вниз.
Где-то внизу монахи в притоке Брахмапутры стирали свою одежду, весело брызгаясь водой. Какой-то звук за моей спиной привлёк моё внимание. Я обернулся и обомлел. Огромная птица, гордый горный орёл сидел метрах в десяти от меня и недовольно клекотал. Видно было, что ему не было приятно делить со мной территорию. Поворчав минут десять, он улетел. Вскоре и я стал спускаться в долину.
Весь следующий день я был сам не свой. Зачем я здесь? Где Тот, кто меня ждёт? Почему я вынужден терять драгоценное время пребывания здесь на всякие глупости? Я смотрел в лица проходящих мимо людей. А вдруг кто-то из них скажет мне то, что так ждёт моё сердце? Оттуда мне знать, кто принесёт мне Весть? То, что она обязательно будет, я не сомневался.
В этот день я решил пойти на «орлиную гору», как я назвал её, ближе к вечеру. Очень хотелось посмотреть на ночные звёзды в горах, вдали от суеты.
Взяв куртку и брюки из гартекса в рюкзак, я выдвинулся из гостиницы около шести вечера. К восьми уже был на месте. По небу медленно летели облака в виде стремительных всадников. Эти небесные кони были удивительно похожи на настоящих, а люди на них, прижавшись низко к гривам небесных скакунов, погоняли своих лошадей палками или плётками, стегая их по крупу. Кони летели, а я горевал. Для чего я здесь? Чтобы смотреть на облака и на звёзды?
Ночь пришла быстро, накрыв покровом спешащий город. Зажглись фонари и свет в домах, своей иллюминацией не давая звёздам проявиться во всей красоте. Млечный путь, Орион были ясно видны, но свет города делал их такими, как я привык их видеть в средней полосе России, а не такими, какими они могут быть виды в полосе средней Азии, где располагался Шигацзе. Да ещё и на высоте три с половиной тысячи метров над уровнем моря.
Полежав часов до одиннадцати вечера на тёплых ещё камнях, я встал, натянул рюкзак, и тронулся в путь, подсвечивая себе фонариком. Я легко спускался вниз по пологому спуску, который был мне уже знаком. Видя такую лёгкость, я выключил фонарик и пошёл, различая тропинку в свете звёзд. Собственно, тропы не было, но лишь очертания кряжа, который и был ориентиром. Пройдя так несколько шагов, я вдруг совершенно явственно, метрах в пяти слева от себя услышал голос, обратившийся ко мне на чистом русском языке. Голос назвал меня тем именем, который дал мне буддист:
- Д., ты выбрал опасную дорогу.
Голос этот застал меня с занесённой ногой. Опуская ногу, я внутренне сгруппировался, и когда нога, не нащупав скальной поверхности, стала проваливаться в пустоту, я не перенёс на неё весь вес тела, и, упав на колени, всё-таки успел ухватиться за камни. В тот вечер я чуть не погиб, ведь скатись я, и утром моё тело, переломанное и остывшее, осталось бы только похоронить. Высота была не менее двухсот метров в том месте. Оправившись от волнения падения, я возликовал: ведь голос действительно был, это не было галлюцинацией, и он спас меня в последний момент, как обычно и поступают мудрецы-буддисты! Более того, он обратился ко мне по имени, которое дал мне Буддист, значит приглашение – это не моя фантазия, а реальность! Волна счастья прокатилась по мне как цунами. Все сомнения, переживания, вся тяжесть последних дней улетучилась как дым на ветру. От сомнений, что так душили меня все эти дни. Не осталось и следа, и на душе стало так легко и счастливо, как не было никогда в жизни!
Идя в гостиницу, я вспомнил, что Юрий Рерих описывал в дневниках, как его спасли в пустыне Гоби. Дело было так. Сделав вечером остановку, караван расположился в покинутом лагере Дже-Ламы. Юрий избрал себе для ночлега деревянную палатку с маленьким окошком. Углубившись в чтение при свете масляной лампы, он не заметил, как наступила ночь. Тут женский голос сказал ему: «Пригнись!». Оглянувшись и не увидев никого вокруг, он подумал, что ему почудилось. Через несколько секунд голос повторил приказ, но Юрий опять не обратил на него внимание. В третий раз голос был подобен грому и, сопровождаясь электрическим разрядом, бросил Юрия на пол. В этот миг раздался выстрел и, разбив окно, пуля пролетела там, где только что находилась его голова. Тибетские мудрецы спасают только в самый последний момент – это я точно помнил. У меня не осталось и тени сомнений, что я приглашён не зря.
Придя в гостиницу, я лёг спать с лёгким сердцем. Утром проснулся часов в пять утра, меня выворачивало наизнанку, сильно тошнило. Солнечное сплетение ломило и крутило. Помучавшись позывами рвоты, я лёг спать.
Проснувшись по утру, в первую очередь восстановил в сознании все подробности вчерашнего вечера. Звёзды, спуск, Голос… победа над сомнениями, что так глодали мне душу, воспоминание об опыте Юрия Рериха… тогда в дневниках он ещё написал, что с того момента началось его знакомство и сотрудничество с Махатмами Химавата… помнится, после он утверждал, что даже побывал в Шамбале, которая находится в Танг-ла… интересно, где это? Наверно, в районе Кайлаша или южнее… а меня пригласят … в Шамбалу? Ну не сейчас, понятно, а когда-нибудь?
Вообще, это моё состояние очень напомнило мне озарение на Селигере, когда покой опустился на душу и я чувствовал силу. Так и теперь – спокойствие и уверенность. Понял я, что даже если никогда не увижу Махатм и не услышу этого чудесного голоса, я всё-таки не буду сомневаться в Их существовании и в участии Их в моей жизни. Они есть и Они обо мне знают. А дальше всё зависит от меня.
Так, сидя в номере, я обрёл совершенный душевный покой и ни тени сомнений не появлялось более на моём умственном горизонте. Я понял, что нужен был здесь и что приехал не зря. Что будет дальше? Я не сомневался, что что-то, да будет.
Примерно перед обедом в мою душу вдруг ворвался вихрь торжественности и почитания Махатмы. Я понял вдруг, сколь Он высок в своей святости и всепланетности, другого слова и подобрать трудно. В этот момент ярчайшего осознавания Его значения и значимости, я боковым зрением увидел, что в комнате есть кроме кто-то ещё. Я быстро завращал головой, пытаясь увидеть, кто именно стоит у меня за спиной, но изображение как бы растворялось. Я и видел и не видел одновременно. Вместе с тем во мне создалось впечатление о невысоком тибетце, коренастом и улыбчивом, в тёмно-красном типичном для монахов одеянии. Я понял, что он стоит рядом и именно его посещение вызвало во мне такую бурю чувств. Было открытием знать, что эти чувства принадлежали ему, а не мне. Это он так чувствовал, а в меня эти чувства перетекли, как бывает, перетекает вода из одного сосуда в другой, если ей никто не мешает. Видимо, он поделился со мною своими чувствами и смотрел, приму ли я такое же отношение, не стану ли ему сопротивляться.
Это некое испытание на созвучие миру Махатм. Если сердце моё созвучит в унисон – значит, оно тут же примет все их как свои собственные. А если нет, если я притворялся или был неискренен, или в сердце затаил нехорошее, то чувства эти конечно же не пролились бы в меня как водопад. Это стало ясно мне тут же.
Улыбнувшись, я приложил руку к груди, немного поклонился как бы вбок и так в поклоне и застыл. Вдруг в моём сознании прозвучала мысль яркая, как вспышка солнца в тёмной комнате, где внезапно отворили ставни ярким солнечным днём: «К вечеру будь один и в покое. Он придёт».
Всё естество моё задрожало от радости и я тут же проникся глубочайшей благодарностью к этому вестнику. То, что он был, не вызывало у меня и тени сомнения. Впечатления от его посещения были столь ярки, что вся моя жизнь казалась мне более блеклой, чем эти минуты общения. Что-то настоящее было в нём – более настоящее, чем жизнь человека, и это придавало нечеловеческую уверенность во всём происходящем.
До вечера я не ходил, а летал от счастья.
Около семи часов вечера, сделав все земные дела, я сидел в глубоком сосредоточении и ждал. Не может быть, что бы ничего не произошло. Уверенность в наступающем событии была столь высока, как если бы это было не нечто из ряда вон исходящее, а происходило со мною уже не раз и я уже успел привыкнуть. Но не привычка, а уверенность в правдивости наполняла меня. Это как преданность к Жизни, к которой посчастливилось прикоснуться.
И вот наступил момент, как и было сказано – Он пришёл.
Тибет, Шигацзе, 1999 год. Продолжение.
На что это похоже?
Трудно сказать. Как если бы всю жизнь ничего не знал, а тут вдруг стал понимать многое. Как никогда не видел, а тут вдруг стал видеть. Или был глух, а тут звуки стали ясно доноситься до слуха – вот как к ним отнестись и как описать их тем, кто продолжает не слышать? Так и здесь. Всё существо моё утончилось так, что Его бестелесная фигура хоть и не была видна моему физическому взгляду, но я чётко знал, где он стоит, как выглядит и даже его взгляд был вполне ощутим, как если бы это был взгляд физического человека. Так вот кто наблюдал за мною всё это время!
Но не это наполняло меня. Чувства, гораздо более сильные, чем в момент утреннего посещения улыбчивым монахом, бушевали во мне. Как их описать?
Можно сказать так: темя моё вдруг разверзлось вверх, и я самим существом своим стал видеть звёзды. И звёзды, и планеты, и черноту Космоса, но главное – я понял, что такое Беспредельность. И это было не некое мимолётное чувство, которое едва ухватишь, как оно тут же улетает. Вовсе нет. Это было вполне стабильное состояние сознания. Ощущая, что поток моего внимания и мыслей стремится вверх, тем не менее можно сказать, я весь был Беспредельностью в тот момент. Беспредельностью познания. Я стал способным знать так много и так глубоко, что это удивительное свойство заставило меня совершенно забыть, кто я и где я. Любой вопрос мой тут же находил ответ свой, в самый момент своего зарождения. И ответы эти были так глубоки, как само это бездонное небо, под которым я оказался. Понимание всего, глубокое и вечно, стало моим «Я» в тот момент. И так продолжалось несколько минут. Затем ощущение Беспредельность и всепонимания стало таять. Через полчаса от него осталось лишь глубина понимания, и потрясение от открывшегося мира. Такое невозможно было себе представить даже в самых смелых мечтах. Именно, не разговор, но Откровение – вот что произошло между мной и Махатмой в тот вечер.
Потрясённый, я сидел в кресле и думал. Так что это такое – этот «Мир Махатм»?
Мир абсолютно искренних чувств, чистых как алмаз и сильных, как ураган? Но это лишь преддверие в Их мир.
Мир Откровения и всепонимания? Но так он открылся мне, и это не значит, что так он откроется кому-то ещё.
Мир мудрости и Беспредельности? Но Беспредельность – его основа, а мудрость – следствие от знания его, но не сам мир. Можно было сказать, что как роса рождается, когда небо опускается на землю лишь в момент их соприкосновения, так и мудрость рождается, когда осознание Небес прикасается к земным явлениям. Когда же сознание Небес не касается земли, оно не проявляется в виде мудрости.
В любом случае, дух мой ликовал и как туман опускается на поля в предрассветный час, так и спокойное счастье опустилось мне на душу. С тем я и заснул.
На следующий день всё повторилось.
Опять радостный тибетец пришёл часов в одиннадцать утра и порадовал мыслью о продолжении Общения.
Часов в пять вечера я уже ждал и ближе к половине шестого Беспредельность разверзлась надо мною, а мягкий свет души Махатмы окутал мои чувства неописуемой чистотой восприятия Небес, так что весь окружающий меня мир перестал существовать.
Я был всем, Беспредельностью, и в то же самое время находился в гостиничном номере в Шигацзе.
Нельзя сказать, что каждый раз Беспредельность была та же, или что она была другой. Каждый раз это было очень необычно, удивляло и дарило чувства, настолько непохожие на прежние, земные, что не возникало желания сравнить, был ли похож прежний день на нынешний.
Вместе с тем моё сознание «человека мирского» так же стало меняться. Вечерние Откровения не проходили бесследно, они оставляли весьма значительный отпечаток на моих чувствах и после того, как ощущение Беспредельности и мощи Знания таяло.
В первую очередь я отметил, что глядя на окружающий мир, стал разделять в нём внешнее суетливое от внутреннего, главного. Скажем так – суета более не прельщала. Мир как бы разделился на чёрно-белую очевидность и яркую, залитую слепящим солнцем Действительность, которая была частью моего мировосприятия, но тем не менее была реальнее, чем я и весь этот мир. Такое разделение не пугало, скорее наоборот. Теперь я знал истинную ценность всему, а потому не обращал внимания на то, что было лишним и ненужным.
Во-вторых, и сами мои чувства стали неумолимо меняться. Как если бы кто-то очень мудрый и очень сильный наложил свою Руку поверх моего сердца, отделяя в моих чувствах то, что ценно, от того, что неценно.
Неценные отбросы эмоций я стал воспринимать как шелуху, пыль, как сухие листья вчерашнего дня. Вместе с тем, как вечные горы всегда радуют своей красотой и молчаливой значимостью, так и в моих чувствах стали превалировать ощущения целостные, непреходящие. Разделённые, чувства как бы предлагали мне каждый раз избрать – что я желаю. Шелуху суетности или монолитность гор. Я избирал так полюбившиеся горы и радовался возможности выбора. Ведь пока этого разделения не произошло, по сути, и выбора не было. Мне это очень напомнило фразу из «Книги Золотых Правил»:
…«Великий Просеиватель» – имя «Учения Сердца» Колесо Благого Закона в неустанном быстром вращении; Оно дробит днем и ночью. Неценные отбросы отделяет оно от золотого зерна, мякину – от чистой муки. Рука Кармы направляет колесо; его обороты отмечают биение ее сердца.
Истинное знание – мука, ложное знание – мякина. Если хочешь ты питаться хлебом Мудрости, замеси его на чистых водах бессмертия (Amrita). Если же замесишь ты отбросы на росе иллюзии Maya, приготовлена будет тобой лишь пища для черных птиц смерти, для птиц рождения, разрушения и скорбей.
Так вот эту борьбу я стал вполне реально наблюдать в самом себе, чётко понимая, что является нетленными отбросами, а что – золотым зерном.
Это ощущение Руки на чувствах держалось потом очень долго, около года.
Я понимал, что эта Рука – нечто мудрое и сильное, но вместе с тем не моё, но нечто внешнее, помогающее.
Откровения продолжались каждый вечер. Я уже привык к этому ритму. Не важно, шёл ли я по улице или сидел в номере, подходил тибетец, напоминал о вечернем посещении, и растворялся. Вечер наступал, вместе с ним в мою душу врывалось знание Беспредельности, возможности моего сознания расширялись безмерно, и где-то в глубинах моего «Я» рождалась способность воспринимать этот новый удивительный Мир ещё глубже.
Вот уже я знал, что мысли бывают имеющие форму, а бывают – формы не имеющие.
Вот я уже могу внутри себя отличать мысли свои от мыслей других так же легко, как сказанные слова.
Вот я понимаю, что океан Истины существует и он вполне материален, и что можно черпать из него даже без книг.
Вот я понимаю, что мир Махатм держится равновесием, суть которого в том, что бы, не удаляясь от людей вообще, стараться ни в коем случае не приближаться ближе дозволенного Законом. И я знаю этот Закон и вижу, что можно, а что нельзя – я знаю это так, как если бы моё Знание родилось вместе с этим мудрым и безграничным Законом, распространяющимся через все миры и через любые ситуации.
Многое, многое такое, о чём даже и рассказать нельзя, стал понимать я так же чётко, как таблицу умножения. И даже когда Беспредельность таяла во мне, я не переставал знать так. Исчезая, часть её всё-таки оставалась и в моём человеческом уме, и многое из того, что я знал чётко в момент Откровения, помнил, хоть и смутно, во всё остальное время своей жизни. Так знание Махатм перетекало в меня, как в кувшин набирают воды.
Вместе с тем ощущение счастья и безмерного покоя стало всё больше и больше день ото дня затапливать мою душу. Как расплавленный воск заливают в формы, так и меня переполняло счастье от близости океана мира Махатм. И чем больше я постигал, тем сильнее это счастье становилось.
Вообще с едой были проблемы, и серьёзные. Буддисты они конечно же буддисты, но мясо любят больше христиан и всех остальных. Найти в ресторане безмясное блюдо было подвигом. «Фрайд потейто», жареная картошка – это пожалуй единственное блюдо. Что оно из себя представляло: картофель, наструганный на тёрки длинными соломками, обданный горячим маслом. В общем, сырой картофель с маслом. Большие, как уши, китайские грибы. Рис в любых количествах и вариациях. На этом – всё. От риса изжога становилась вообще нестерпимой.
Солнечное сплетение ломило почти не переставая, от этого все внутренности были как раскалённой кочергой обожжены. На опалённых слизистых уже заселилась враждебная микрофлора, враждебная даже к патогенной российской, это я помнил ещё из курса микробиологии. Так что без антибиотиков мне было явно не обойтись.
Но каждый вечер приходил Махатма, и солнечное сплетение от этого продолжало опалять собой как солнцем планеты – органы брюшины. Но если бы меня спросили, готов ли я и дальше терпеть боли и неудобства, я бы с радостью согласился и вообще пожелал бы отсюда не уезжать. Волшебство Беспредельного Знания продолжалось, и ничего прекраснее в своей жизни представить себе было нельзя. В Лхасе воздействие махатмы сделалось не таким сильным, оно как бы потерло в силе и интенсивности, но Знания продолжали литься рекой в моё распахнутое сознание.
С крыши отеля хорошо был виден город. Потала и площадь перед ней, с другой стороны отеля – древний монастырь, самый влиятельный и могущественный не только в прошлом, но и в настоящем. Оставалось несколько дне до отъезда, и надо было всё успеть посмотреть.
Потала впечатляла – и мощью крепостных стен, и высотой зданий, и богатством убранства. И старинной культурой, от которой, как я слышал, произошли вообще все европейские культуры и народы. Площадь перед Поталой своим размахом напоминала красную Площадь в Москве, а фонари на площади – сталинский стиль. Гид подтвердил, что эти лампы китайскому правительству подарил Сталин специально для этой площади, как дружественный знак коммунистическому китайскому народу.
С крыши Поталы открывался вид на всю долину, а город вообще лежал как на ладони.
Но в принципе, меня уже ничто не впечатляло. Основные эмоции я испытывал по вечерам. Когда беспредельность открывалась над теменем и я, становясь частью её, узнавал каждый раз что-то новое.
Постепенно время действия визы подходило к концу, и пора было настраиваться на обратную дорогу.
Рано утром автобус забрал меня в числе прочих туристов из нашего отеля и повёз в аэропорт. Было раннее утро, темно и огромные звёзды смотрели в окна автобуса. Здесь, между Лхасой и аэропортом, вне городской иллюминации, небо было по-настоящему интригующим, а звёзды – огромными.
Здание аэропорта было выполнено в современном стиле, но аэропорт был по совместительству и военным, и за окном то и дело взлетали военные самолёты. Это были старые МИГи, на таких ещё Гагарин летал. Как они летали столько лет – мне было совершенно не понятно.
Вы не мoжeте начинать темы Вы не мoжeте отвечать на сообщения Вы не мoжeте редактировать свои сообщения Вы не мoжeте удалять свои сообщения Вы не мoжeте голосовать в опросах
Движется на чудо-технике по сей день
Соблюдайте тишину и покой :)
1999-2019
в интернете.