Ну вот и всё :)
Эти Форумы Лотоса завершают своё существование, как и было запланировано Новые Форумы Лотоса ждут всех и каждого. Новый подход, новые идеи, новые горизонты.
Если хотите продолжать старые темы, то открывайте их на новом форуме под тем же названием и оставляйте в первом сообщении ссылку на старую тему.
Для затравки.
Однажды я долго думал над ВТФ (Великая Теорема Ферма). До этого я часто занимался этим, после -- ни разу, хотя теперь уже можно, всё равно не поправить. И ночью столбики цифр у меня сложились. И я понял ошибку математика. И понял такую простую вещь, что эту теорему нельзя доказывать. Ведь она замыкает наш мир почище любого закона. Всё засверкало. Очень трудно было удержаться в этом мире. Пришлось напиться. Мы ходили к церкви, возможно, я даже заходил в неё. Помню, лежал на прошлогодней травке, где снег расстаял, перед церковью и глушил Джонни Уокера. Когда мы возвращались, я хотел помочь спустить к0ляску по направляющим вдоль лестницы, но потерял равновесие, навалился, крик. Я отшатнулся и упал с лестницы. Лечу и вижу, что лечу виском на стальной кант. Вижу не взором, а памятью -- я всё это видел, мне Дима предсказал. Позже я рассказал ему об этом случае, он очень заинтересовался, хотя давно забросил предсказания, как раз я был последним. И я немного подправил реальность. Приземлился лбом и коленкой. Поехали в Склиф. Боли я не чувствовал. Меня раздели полностью и оставили одного на носилках надолго. Я побродил по пустым операционным, потом снова лёг. Когда шили, врачи не дали мне посмотреть. Будто я не видел своих костей. Живые кости совсем не такие, как школьный выбеленный скелет. Они коричнево-зелёные в чёрную крапинку, живые. Почему же врачи не дают посмотреть на свои внутренности? Не потому ли, что мы можем ничего не увидеть?
Эта, пишите!
Ещё пример.
Собрались мы сына сводить в детское комп-кафе. Я там ему разлюли навесил на уши. Инета он испугался, я за него вышел в миры воркрафта, меня сразу сделали. Короче, в сети пока не висит. И вот мы начали искать по сети. Наученный сладким опытом, я перезваниваю в каждое найденное -- все давно закрылись. Самое интересное, поиск на первой же странице выдаёт статью Лужкова 2005 года о том, как Москве нужны детские инет-кафе. В конце-концов нас послали в Детский Мир на Дзержинской. Дозвониться не удалось, но те, кто послали... Короче, входа с высокого этажа прямо из Мира не было -- закрыто. Обошли. Подъёезд надо видеть. Молодёжь. С нами на лифте. Я ему купил самое дорогое место, там навалом иностранцев лет под тридцать, но жара... Там, где прохладно -- курят. Сидели мы в кафе с 0 и ждали (он ещё на час пролонгировал). Я это к тому, что завёлся идеей завести детское инет-кафе. 0 меня охладила. НЕГЛАСНЫЙ ЗАКОН. Этих кафе нет потому, не смотря на статьи об их необходимости, что дети не ходят в школу. То есть, сразу задавят, если откроешь.
PS Это я глюки Грона & Ко почитал.
*Schu, в инет-кафе можно играть по локалке большими командами. У меня дома всего два компа, они с другом играли. Детям интересно видеть противника. В Крыму с этим просто, там таких кафе навалом, он по нескольку часов там просиживал, на пляж не затащишь (я вообще не ходил). И вот Лужков пишет о необходимости создания таких учреждений для детей, чтоб они по улицам не шлялись, окна не били, анашу не курили (какая сейчас анаша? хорошо, если не героин). Однако оказалось, что дети начали прогуливать школу, просиживая в кафе.
Для нас проблема решилась сама собой: мы купили psp, его другу тоже купили. Там беспроводная связь, WLAN, что-то вроде вай-фай. Есть и GSM-GPRS, но он пока не горит выходом в мировую сеть.
старый послушник, помню, первые свои программы подписывал "&*". Потом, как назло, появился ООП и в нём новое прочтение амперсанта. А @ читаю как "коммерческая а", это знак фунта стерлингов. Встречал как-то японскую молодую пару транзитом через Москву в Питер, повёз их наши церкви показать (как назло, ни одна не работала; с другой стороны отпала проблема объяснения японке, что у нас ей положено было бы голову накрыть; она ни бум-бум ни на чём, кроме родного, а парню я долго объяснял, куда я им предлагаю поехать, ведь чёчез он нифига по-началу не понял, я ему уж и темпель, и кафедрал; в конце-концов он процокал чёчез с неподражаемым акцентом -- понял). Тогда Царицыно было в развалинах. Парень шёлкал какой-то незнакомой техникой (цифровых ещё не было, а у них не наша ширина плёнки), тут же вылезали пробные отпечатки, как в Кодаке, только они не умеют своей техникой юзать, сплошные засветки. А у девчёнки был альбомчик, куда она цветными фломастерами каллиграфировала. Я им своё мыло записал (так и не написали). Я ведь паунд (собаку) пишу как альфу перечёркнутую раз или два. Как выяснилось позже, и та, и другая являются их иероглифами. Они ещё тогда так странно на меня посмотрели. Во второй раз. В первый я показал девушке точку, откуда надо снимать мост (приспуститься в овраг). А когда она сняла, протянул ей руку. Святотатство! Но она приняла мою руку, хотя и переглянулась с кавалером.
А круг лучше разомкнутый, как в варианте Десяти быков. Он и на самом деле такой, Солнечный круг, если присмотреться. Если смотреть подольше, видна свастика серпами. Дальше я не пробовал.
Seth, у меня смешная ситуация. Мама и отчим жены долго пытались меня уговорить написать диссер. И тут придумали хитрый ход -- нашли мне работу. Ну, я сходил на собеседование, работа не бей лежачего, правда платят пять штук рублями в месяц. Дай, думаю, помогу биофизикам, они ж ни фига в компах не смыслят. Ага, наниматель начинает радоваться, давай, говорит, я тебя снс сделаю (пять -- полставки мнс), пятнадцать получать будешь, но надо список опубликованных работ (про то, что я аспирант третьего курса, пришлось соврать с подачи отчима жены). Не, говорю, не надо мне снс. Он: тогда просто нс (я и не знал, что такие бывают, думал, только мнс и снс), но нужно название твоего диссера (я там врал напропалую, мы ж с тестем не договорились, наврал про интититут и кафедру, где "моя аспирантура", фигню про диссер изложил -- дифы в частных производных, теплопроводность, диффузия, предсказание погоды). И вот вчера тесть придумал название (он профессор, информатика, математику хорошо знает; он этого работодателя профессором сделал): "Математическое моделирование атмосферного переноса газовых выбросов промышленных предприятий". Одна надежда, что наниматель забыл, что я ему наврал -- ведь всё наоборот, я это как раз ругал (терпеть не могу моделирование, предсказание -- другое дело, если кто поймёт тонкость в различии "моделирования" и "предсказания"). Между прочим, этот наниматель расскзал о полезной вещи (но на это денег НЕ ВЫДЕЛЯЮТ!). Существуют АЭС на тепловых нейтронах и на быстрых. Так вот, возможен замкнутый цикл, когда не надо топить отходы в океане (ага, на глубине 20 метров в подлодках у Владика) и не надо жалеть, что с развалом Союза мы потеряли почти 100% месторождений урана. Отработанное на АЭС первого типа обогащается АЭС второго типа до использования на АЭС первого типа. То есть это-то как раз сейчас разрабатывается, и мы опять обогнали штаты, но я-то устраиваюсь в институт биофизики, а в нём эта тема в аспекте безопасности человека -- ну кто даст на такое деньги?
Я ведь на самом деле дерьмовый мастер. Не могу вспомнить ни фамилии, ни клички туркмена, о котором я уже рассказывал. По этому (тому, что рассказывал) видно, что мне он очень нравился. Среди москвичей таких нет. Москвичи самые поганые в армии. Что-то вроде евреев на Руси, как их описывают. А этот туркмен, он простой. Сложением невысокий квадрат. Он довольно быстро заматерел, раньше, чем положено, что не удивительно при таком сложении.
Был я в наряде, а туалет забился. А туалет уходит в фундамент, который немцы строили (бывший концлагерь для немцев). И этот туркмен, уже дед, решил мне передать умение. Он взял специальный трос длинннее десяти метров и начал его травить в очко. Можно одеть варежки, но он этого не сделал. Действительно, так гораздо лучше чувствуешь трос, хотя руки все в говне, ведь его часто приходится вытаскивать. Так я и стал мастером, наследником. Туалеты редко, но забиваются, и тогда звали меня.
Совершенно непонятно, как я его обыграл в шахматы на чемпионате роты -- он был лучшим. В результате меня послали на соревнования с немцами. Но это другая история. Он очень сдержанно принял поражение.
Пару раз он выходил из себя. Один раз с табуреткой, я рассказывал. Другой раз у нас был бегунок, и наша рота стояла на ушах. А я как раз в наряде с алма-атинцем молодым. Поганый человек. Хвастался, что ему на гражданке купили поступление в институт. А тут он работал (двигали кровати) спустя рукава, я ему -- лучше не мешай, я один быстрее справлюсь. А он пошёл и нажаловался своим (дедам, разумеется). Начал на меня наступать качок, махать руками. Ни разу в меня не попал, один раз попал кулаком в штангу турника. Скривился. Тут ему подмога, выстроилось четыре деда, объединённых национальным признаком и одним Законом в линию, наступают, среди них туркмен. Чувствую, дело плохо. Прикинул, кину в них тумбочку, а сам в окно выпрыгну. Да тумбочка молдодого попалась, развалилась в руках, я замешкался и получил удар кованныи сапогом в область сердца, что-то хрустнуло. От туркмена, естественно.
Туркмены подобного сорта очень просты. Они выполняют Закон, поэтому с ними очень легко, когда его поймёшь. Однажды я пришёл к нему туда, где он работал (один). Он меня спрашивал, серьёзный такой, видно, что хочется узнать о нас, но не хочет показаться любопытным. Хорошо поговорили. Потом он был хлеборезом. Это самое тёплое место в части, к хлеборезу и офицеры на поклон ходят, за хлебом, маслом. А он при этом должен не попасться на урезании порций солдатам. Они быстро меняются, но туркмен доработал там до конца службы.
*Schu, дерьмовый мастер -- основа жизни. Помните цитату из Стругацких про китайца у Грона в теме, мне ещё желтяк подвесили? Грон тогда выцепил фразу об уклонении от права на труд.
Ван сидел на корточках, прислонившись к стене спиной, в позе бесконечно терпеливого ожидания. На нем была своеобычная ватная стеганка, голова втянута в плечи, так что ворот стеганки оттопыривал уши, круглое безволосое лицо спокойно. Он дремал.
-- Ты что тут делаешь? -- спросил Андрей удивленно. Ван открыл глаза, легко поднялся и сказал, улыбнувшись:
-- Арестован. Жду вызова.
-- Как арестован? За что?
-- Саботаж, -- сказал Ван тихонько.
Здоровенный детина в испачканном плаще, дремавший рядом, тоже открыл глаза, вернее -- один глаз, потому что другой заплыл у него фиолетовым фингалом.
-- Какой саботаж?! -- поразился Андрей.
-- Уклонение от права на труд...
-- Статья сто двенадцать, параграф шесть, -- деловито пояснил детина с фингалом. -- Шесть месяцев болотной терапии -- и все дела.
-- Помолчите, -- сказал ему Андрей.
Детина посветил на него своим фингалом, ухмыльнулся (Андрей тотчас вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу) и прохрипел миролюбиво:
-- Можно и помолчать. Почему не помолчать, когда все ясно без слов?
-- Не разговаривать! -- грозно заорал издали дежурный. -- Кто там к стене прислоняется? А ну отслонись!
-- Подожди, -- сказал Андрей Вану. -- Тебя куда вызвали? Сюда? -- Он указал на дверь двадцать второй камеры, пытаясь припомнить, чей это кабинет.
-- Точно, -- прохрипел детина с готовностью. -- В двадцать вторую нас. Полтора часа уже стенку подпираем.
-- Подожди, -- снова сказал Андрей Вану и толкнул дверь.
За столом восседал Генрих Румер, младший следователь и личный телохранитель Фридриха Гейгера, бывший боксер среднего веса и мюнхенский букмекер. Андрей спросил: "Можно к тебе?", но Румер не отозвался. Он был очень занят. Он что-то рисовал на большом листе ватмана, склоняя то к одному плечу, то к другому свою звероподобную физиономию с расплющенным носом, он пыхтел и даже постанывал от напряжения. Андрей прикрыл за собою дверь и подошел к столу вплотную. Румер перерисовывал порнографическую открытку. Ватман и открытка были расчерчены на клеточки. Работа была в самом начале, на ватман пока наносились лишь общие контуры. Труд предстоял титанический.
-- Чем это ты занимаешься на службе, скотина? -- укоризненно спросил Андрей.
Румер заметно вздрогнул и поднял глаза.
-- А, это ты... -- проговорил он с видимым облегчением. -- Чего тебе?
-- Это ты так работаешь? -- горестно сказал Андрей. -- Тебя там люди ждут, а ты...
-- Кто ждет? -- встрепенулся Румер. -- Где?
-- Подследственные твои ждут! -- сказал Андрей.
-- А-а... Ну и что?
-- Ничего, -- сказал Андрей со злостью. Наверное, надо было как-то пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за него ручался, честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота, но Андрей почувствовал, что сейчас это выше его сил.
-- Кто это тебе в лоб засветил? -- с профессиональным интересом спросил Румер, разглядывая Андрееву гулю. -- Красиво кто-то засветил...
-- Неважно, -- сказал Андрей нетерпеливо. -- Я к тебе вот за чем: дело Ван Лихуна у тебя?
-- Ван Лихуна? -- Румер перестал разглядывать гулю и задумчиво запустил палец в правую ноздрю. -- А что такое? -- осторожно спросил он.
-- У тебя или нет?
-- А ты почему спрашиваешь?
-- Потому что он сидит там перед твоей дверью и ждет, пока ты здесь свинством занимаешься!
-- Почему это -- свинством? -- обиделся Румер. -- Ты посмотри, титьки какие! М-м-мух! А?
Андрей брезгливо отстранил фотографию.
-- Давай сюда дело, -- потребовал он.
-- Какое дело?
-- Дело Ван Лихуна давай сюда!
-- Да нет у меня такого дела! -- сердито сказал Румер. Он выдвинул средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике действительно было пусто.
-- Где вообще все твои дела? -- спросил Андрей, сдерживаясь.
-- Тебе-то что? -- сказал Румер агрессивно. -- Ты мне не начальник.
Андрей решительно сорвал телефонную трубку. В поросячьих глазках Румера мелькнула тревога.
-- Постой, -- сказал он, торопливо прикрывая телефонный аппарат огромной лапищей. -- Ты это куда? Зачем?..
-- Вот я сейчас позвоню Гейгеру, -- сказал Андрей зло. -- Даст он тебе по мозгам, идиоту...
-- Подожди, -- бормотал Румер, пытаясь отобрать у него телефонную трубку. -- Что ты, в самом деле... Зачем звонить Гейгеру? Что мы -- вдвоем с тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
-- Я хочу взять себе дело Ван Лихуна.
-- Это китайца, что ли? Дворника?
-- Да!
-- Ну, так бы и сказал с самого начала! Нет на него никакого дела. Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
-- За что его задержали?
-- Профессию не хочет менять, -- сказал Румер, деликатно таща к себе телефонную трубку вместе с Андреем. -- Саботаж. Третий срок дворником сидит. Статью сто двенадцать знаешь?..
-- Знаю, -- сказал Андрей. -- Но это случай особый. Вечно они что-нибудь напутают. Где сопроводиловка?
Шумно сопя, Румер отобрал наконец у него трубку, положил ее на место, снова полез в стол -- в правый ящик, -- покопался там, заслонив содержимое гигантскими плечами, вытянул бумажку и, обильно потея, протянул ее Андрею. Андрей пробежал бумагу глазами.
-- Тут не сказано, что он направляется именно к тебе, -- объявил он.
-- Ну и что?
-- А то, что я его забираю к себе, -- сказал Андрей и сунул бумажку в карман.
Румер забеспокоился.
-- Так он же на меня записан! У дежурного.
-- Так вот позвони дежурному и скажи, что Ван Лихуна взял себе Воронин. Пусть перепишет.
-- Это уж ты сам ему позвони, -- сказал Румер важно. -- Чего это я ему буду звонить? Ты забираешь, ты и звони. А мне расписку давай, что забрал.
Через пять минут все формальности были закончены. Румер спрятал расписку в ящик, посмотрел на Андрея, посмотрел на фотографию.
-- Титьки какие! -- сказал он. -- Вымя!
-- Плохо ты кончишь, Румер, -- пообещал ему Андрей, выходя.
В коридоре он молча взял Вана под локоть и повлек за собой. Ван покорился, ни о чем не спрашивая, и Андрею пришло в голову, что вот так же безмолвно и безропотно он шел бы и на расстрел, и на пытку, и на любое унижение. Андрей не понимал этого. Было в этом смирении что-то животное, недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности противодействия. Запад есть Запад, Восток есть Восток. Строчка лживая, несправедливая, унизительная, но в данном случае она почему-то казалась уместной.
У себя в кабинете Андрей усадил Вана на стул -- не на табурет для подследственных, а на стул секретаря сбоку от стола, -- уселся сам и сказал:
-- Ну, что там у тебя с ними произошло? Рассказывай.
И Ван сейчас же принялся рассказывать своим размеренным повествовательным голосом:
-- Неделю назад ко мне в дворницкую явился районный уполномоченный по трудоустройству и напомнил мне, что я грубо нарушаю закон о праве на разнообразный труд. Он был прав, я действительно грубо нарушал этот закон. Три раза мне приходили повестки с биржи, и три раза я выбрасывал их в мусор. Уполномоченный объявил мне, что дальнейшее манкирование грозит большими для меня неприятностями. Тогда я подумал: ведь бывают же случаи, когда машина оставляет человека на прежней работе. В тот же день я отправился на биржу и вложил свою трудовую книжку в распределительную машину. Мне не повезло. Я получил назначение директором обувного комбината. Но я заранее решил, что на новую службу не пойду, и остался дворником. Сегодня вечером за мной пришли двое полицейских и привели сюда. Вот как все было.
-- Поня-атно, -- протянул Андрей. Ничего ему было не понятно. -- Слушай, хочешь чаю? Здесь можно попросить чаю с бутербродами. Бесплатно.
-- Это будет большое беспокойство, -- возразил Ван. -- Не стоит.
-- Какое там беспокойство!.. -- сердито сказал Андрей и заказал по телефону два стакана чая и бутерброды. Потом он положил трубку, посмотрел на Вана и осторожно спросил: -- Я все-таки не совсем понимаю, Ван, почему ты не захотел стать директором комбината? Это уважаемая должность, ты бы получил новую профессию, принес бы много пользы, ты ведь очень исполнительный и трудолюбивый человек... А я знаю этот комбинат -- вечно там воровство, целыми ящиками обувь выносят... При тебе этого бы не было. И потом, там гораздо выше зарплата, а у тебя все-таки жена, ребенок... В чем дело?
-- Да, я думаю, тебе это трудно понять, -- сказал Ван задумчиво.
-- А чего тут понимать? -- сказал Андрей нетерпеливо. -- Ясно же, что лучше быть директором комбината, чем всю жизнь разгребать мусор... Или, тем более, вкалывать шесть месяцев на болотах...
Ван покачал круглой головой.
-- Нет, не лучше, -- сказал он. -- Лучше всего быть там, откуда некуда падать. Ты этого не поймешь, Андрей.
-- Почему же обязательно падать? -- спросил Андрей, растерявшись.
-- Не знаю -- почему. Но это обязательно. Или приходится прилагать такие усилия удержаться, что лучше уж сразу упасть. Я знаю, я все это прошел.
Полицейский с заспанным лицом принес чаю, откозырял, качнувшись, и боком выдвинулся в коридор. Андрей поставил перед Ваном стакан в потемневшем подстаканнике, придвинул тарелку с бутербродами. Ван поблагодарил, отхлебнул из стакана и взял самый маленький бутерброд.
-- Ты просто боишься ответственности, -- сказал Андрей расстроенно. -- Извини, конечно, но это не совсем честно по отношению к другим.
-- Я всегда стараюсь делать людям только добро, -- спокойно возразил Ван. -- А что касается ответственности, то на мне лежит величайшая ответственность. Моя жена и ребенок.
-- Это верно, -- сказал Андрей, снова несколько растерявшись. -- Это, конечно, так. Но, согласись, Эксперимент требует от каждого из нас...
Ван внимательно слушал и кивал. Когда Андрей кончил, он сказал:
-- Я тебя понимаю. Ты по-своему прав. Но ведь ты пришел сюда строить, а я сюда бежал. Ты ищешь борьбы и победы, а я ищу покоя. Мы очень разные, Андрей.
-- Что значит -- покоя? Ты же на себя клевещешь! Если бы ты искал покоя, то нашел бы тепленькое местечко и жил бы себе припеваючи. Здесь ведь полным-полно тепленьких местечек. А ты выбрал себе самую грязную, самую непопулярную работу, и работаешь ты честно, не жалеешь ни сил, ни времени... Какой уж тут покой!
-- Душевный, Андрей, душевный! -- сказал Ван. -- В мире с собой и со Вселенной.
Андрей побарабанил пальцами по столу.
-- И что же, ты так всю жизнь и намерен пробыть дворником?
-- Не обязательно дворником, -- сказал Ван. -- Когда я сюда попал, я был сначала грузчиком на складе. Потом машина назначила меня секретарем мэра. Я отказался, и меня отправили на болота. Я отработал шесть месяцев, вернулся и по закону, как наказанный, получил самую низкую должность. Но потом машина опять стала выталкивать меня наверх. Я пошел к директору биржи и объяснил ему все, как тебе. Директор биржи был еврей, он попал сюда из лагеря уничтожения, и он меня очень хорошо понял. Пока он оставался директором, меня не беспокоили. -- Ван помолчал. -- Месяца два назад он исчез. Говорят, его нашли убитым, ты, вероятно, это знаешь. И все началось сначала... Ничего, я отработаю на болотах и снова вернусь в дворники. Сейчас мне будет гораздо легче -- мальчик уже большой, а на болотах мне поможет дядя Юра...
Тут Андрей поймал себя на том, что смотрит на Вана во все глаза, совершенно неприлично, как будто это не Ван сидел перед ним, а какое-то диковинное существо. Впрочем, Ван ведь и в самом деле был диковинкой. Господи, подумал Андрей. Какую же надо прожить жизнь, чтобы докатиться до такой философии? Нет, я ему должен помочь. Просто обязан. Как?..
-- Ну хорошо, -- сказал он наконец. -- Как хочешь. Только на болота тебе ехать совершенно незачем. Ты не знаешь случайно, кто теперь директором биржи?
-- Отто Фрижа, -- сказал Ван.
-- Что? Отто? Так в чем же дело?..
-- Да. Я бы к нему пошел, конечно, но он ведь совсем маленький, он ничего не понимает и всего боится.
Андрей схватил телефонную книгу, нашел номер, снял трубку. Ждать пришлось долго: видимо, Отто спал, как сурок. Наконец он отозвался прерывающимся, испуганно-сердитым голосом:
-- Директор Отто Фрижа слушает.
-- Здравствуй, Отто, -- сказал Андрей. -- Это Воронин говорит, из прокуратуры.
Наступило молчание. Слышно было, как Отто несколько раз откашлялся. Потом он проговорил осторожно:
-- Из прокуратуры? Слушаю вас.
-- Ты что -- не проснулся? -- сердито сказал Андрей. -- Это Эльза тебя так укатала? Андрей говорит! Воронин!
-- Ах, Андрей?! -- совсем другим голосом сказал Отто. -- Что ты, в самом деле, среди ночи? Фу ты, сердце как колотится... Что тебе?
Андрей объяснил ситуацию. Как он и ожидал, все свершилось без сучка без задоринки. Отто был со всем и полностью согласен. Да, он всегда считал, что Ван находится на своем месте. Да, он безусловно полагал, что директор комбината из Вана все равно не получится. Он очевидно и недвусмысленно восхищен стремлением Вана остаться на столь незавидной должности ("Побольше бы нам таких людей, а то все лезут вверх, что твои горные егеря!.."), он с негодованием отвергает самое идею отправки Вана на болота, а что касается закона, то он полон священного негодования относительно идиотов и бюрократических кретинов, подменяющих здоровый дух закона его мертвенной буквой. В конце концов, закон существует, чтобы ограничить поползновения разных ловкачей пролезть вверх, а людей, желающих остаться внизу, он никак касаться не должен и не касается. Директор биржи совершенно ясно понимал все это. "Да! -- повторял он. -- О да, конечно!"
Правда, у Андрея осталось смутное, смешное и досадное впечатление, что Отто согласился бы на любое его, Андрея Воронина, предложение -- например, назначить Вана мэром или, наоборот, посадить его в карцер. Отто всегда питал к Андрею болезненно-благодарные чувства, потому, наверное, что Андрей был единственным человеком в их компании (а может быть, и во всем городе), который относился к Отто по-человечески... Впрочем, в конце концов, важнее всего было дело.
-- Я распоряжусь, -- в десятый раз повторял Отто. -- Ты можешь быть совершенно спокоен, Андрей. Я дам указание, и Вана больше никто никогда не тронет.
На том и порешили. Андрей положил трубку и принялся писать Вану пропуск на выход.
-- Ты прямо сейчас пойдешь? -- спросил он, не переставая писать. -- Или подождешь до солнца? Смотри, сейчас опасно на улицах...
Андрей удивленно поднял голову. Ван стоял перед ним и мелко-мелко кланялся, сложив ладони перед грудью.
-- Да брось ты эти китайские церемонии, -- проворчал Андрей с досадой и неловкостью. -- Что я тебе -- благодеяние, что ли, оказал? -- Он протянул Вану пропуск. -- Я спрашиваю, ты прямо сейчас пойдешь?
Ван принял пропуск с очередным поклоном.
-- Я думаю, мне лучше пойти сразу, -- сказал он, как бы извиняясь. -- Прямо сейчас. Мусорщики, наверное, уже приехали...
-- Мусорщики... -- повторил Андрей. Он посмотрел на тарелку с бутербродами. Бутерброды были большие, свежие, с отличной ветчиной. -- Погоди-ка, -- сказал он, вытащил из ящика старую газету и принялся заворачивать бутерброды. -- Возьмешь домой, для Мэйлинь...
Ван слабо сопротивлялся, бормотал что-то о чрезмерном беспокойстве, но Андрей сунул пакет ему за пазуху, обнял за плечи и повел к двери. Он чувствовал себя страшно неловко. Все было не так. И Отто, и Ван как-то странно реагировали на его действия. Он ведь только хотел сделать все по справедливости, чтобы все было правильно и разумно, а получилось черт знает что -- благотворительность какая-то, кумовство, блат... Он торопливо искал какие-то слова, сухие, деловые, подчеркивающие официальность и законность ситуации... И вдруг ему показалось, что нашел. Он остановился, поднял подбородок и, глядя на Вана сверху вниз, холодно сказал:
-- Господин Ван, от имени прокуратуры приношу вам глубочайшие извинения за незаконный привод. Ручаюсь, что это больше никогда не повторится.
И тут ему стало совсем неудобно. Чушь какая-то. Во-первых, привод не был, строго говоря, незаконным. Был он, прямо скажем, вполне законным. А во-вторых, следователь Воронин ни за что ручаться не мог, не имел такого права... И тут он вдруг увидел глаза Вана -- странный и очень знакомый своей странностью взгляд, и он вдруг все вспомнил, и его обдало жаром при этом воспоминании.
-- Ван, -- проговорил он, внезапно охрипнув. -- Я хочу тебя спросить, Ван.
Он замолчал. Глупо было спрашивать, бессмысленно. И уже нельзя было не спросить. Ван выжидательно смотрел на него снизу вверх.
-- Ван, -- сказал он, откашлявшись. -- Где ты был сегодня в два часа ночи?
Ван не удивился.
-- Как раз в два часа за мной пришли, -- сказал он. -- Я мыл лестницы.
-- А до этого?
-- А до этого я собирал мусор, мне помогала Мэйлинь, потом она пошла спать, а я пошел мыть лестницы.
-- Да, -- сказал Андрей. -- Так я и думал. Ладно, до свиданья, Ван. Прости, что так получилось... Или нет, подожди, я тебя провожу...
Вы не мoжeте начинать темы Вы не мoжeте отвечать на сообщения Вы не мoжeте редактировать свои сообщения Вы не мoжeте удалять свои сообщения Вы не мoжeте голосовать в опросах
Движется на чудо-технике по сей день
Соблюдайте тишину и покой :)
1999-2019
