Ну вот и всё :)
Эти Форумы Лотоса завершают своё существование, как и было запланировано Новые Форумы Лотоса ждут всех и каждого. Новый подход, новые идеи, новые горизонты.
Если хотите продолжать старые темы, то открывайте их на новом форуме под тем же названием и оставляйте в первом сообщении ссылку на старую тему.
Сообщения: 4565
Темы: 47
Откуда: Москва, Закарпатье Профиль Карма: +205/–17
"И изменю печаль их на радость" - рассказы
Приглашаю тебя в полет
Воскресный семейный обед подходил к концу. Эдуард, по своему обыкновению, первым улизнул из-за стола и приник к экрану компьютера. Лиля уже давно смирилась с тем, что сладкий наркотик Интернета навечно отнял у нее мужа. Дети задержались за столом, не в силах оторваться от двойного шоколадно-ванильного мороженого в большой прозрачной упаковке. Руки так и тянулись за добавками.
- Пап, твой телефон звонит! – Артем выскочил из-за стола, встал на цыпочки и снял с холодильника забытый отцом мобильник, выдавший мелодичную хрустальную рулладу и тут же замолчавший, словно испугавшись чего-то. – Эсэмэска!
Он начал читать сообщение и недоуменно протянул матери телефон.
- Что это, мам?
Лиля с брезгливостью относилась к людям, читающим чужие письма, но растерянное лицо сына заставило ее взглянуть на дисплей и прочесть текст:
«Любимый, хочу всегда быть с тобой, думаю только о тебе. Твоя Полина».
Двенадцатилетняя Иринка, почувствовав неладное, взяла у нее из рук мобильник, прочла сообщение и, будучи самым сдержанным и практичным членом семьи, первым делом выяснила имя абонента – ПолиМ.
- Пап, тебе сообщение от какого-то Полима! – громко крикнула она.
Эдуард влетел в кухню с напряженным и даже испуганным лицом, выхватил у дочери телефон и убежал обратно к своему компьютеру.
Но Иринку было не так легко обезоружить. Выждав пару минут, она тихонько прошла в комнату и увидела, что отец отправляет сообщение. Прежде чем погаснуть, экран лежащего рядом с компьютером мобильника выдал еще одну тайну: «Любимая, я на линии, пиши».
Дочь вернулась на кухню и спокойно сказала:
- Плохо дело, он с ней по аське собирается болтать.
За пятнадцать лет семейной жизни Лиле еще не приходилось бывать в подобных ситуациях. Правда, сердце давно было не на месте – из их с мужем отношений куда-то ушла нежность, от которой долгие годы плавилось и дрожало сердце. Его дежурные объятия становились все реже и холоднее, внедряя в душу ощущение одиночества и пустоты. Теперь они разговаривали только на бытовые темы. А раньше вечеров не хватало, чтобы высказать самое сокровенное, и когда, далеко за полночь, приходилось размыкать объятия, это отзывалось в ее сердце неизбежностью и горечью разлуки.
Сейчас сердце вдруг опять зажглось – но это не было огнем любви или теплом нежности. Это был пожар – уничтожающий, сжигающий, оставляющий после себя мертвую, обугленную черноту.
Жжение в груди требовало немедленного действия, и Лиля решительно направилась в комнату мужа.
- Кто эта Полина?
Будучи слишком прямолинейной, Лиля всегда воспринимала невинную женскую дипломатию, хитрость, как ненужное, унизительное притворство. Обычно она была доверчива и невнимательна, но на этот раз заметила, что Эдуард быстро закрыл какое-то сообщение на экране компьютера.
- Это ошибка, - нервно ответил он. - Кто-то из студентов пошутил, ты же знаешь, такое бывает.
Эдуард преподавал математику в университете, читал лекции в большой студенческой аудитории. Когда-то давно, в самом начале их знакомства, он пригласил Лилю послушать его лекцию.
Стройный, подтянутый, энергичный, похожий на шоумена с микрофоном в петлице, он часто шутил с аудиторией, вызывая одобрительные взрывы смеха.
Лиля заметила несколько обожающих девичьих взглядов, направленных в его сторону, и улыбнулась про себя – она доверяла ему больше, чем себе, и никогда не страдала от ревности.
Мысли неслись в голове с несвойственной ей быстротой – как-то муж, смеясь, рассказал, что студенты нарисовали на доске большое сердце, пронзенное стрелой. А в другой раз не без удовольствия похвастался, что одна студентка пронзает его на лекции влюбленными взорами.
- Если ошибка, почему же она есть в списке твоих абонентов? – настаивала Лиля. Ей страстно хотелось убедиться в том, что все ее подозрения нелепы и беспочвенны.
Муж начал злиться.
- Кто-то звонит, надоедает, я решил выяснить, в чем дело, назвал первыми попавшимися буквами.
- Но ведь ее зовут Полина, - продолжала допрос жена. – И у тебя тоже записано ПолиМ.
Сейчас ее единственной целью было помочь ему оправдаться. Но муж предпочел обидеться:
- Если ты мне не веришь, нам больше не о чем разговаривать.
Эдуард демонстративно отвернулся к компьютеру и притворился очень занятым.
Хорошо изучив его, Лиля видела, что он взволнован, испуган, но поверить в очевидное еще долго не могла.
Поначалу муж смотрел на нее с сочувствием, она несколько раз пыталась вызвать его на разговор, но безуспешно.
Все стало ясно, когда он отправился на выходные в командировку.
Лиля больше ни о чем не спрашивала, смирилась, приняла, замкнулась в себе. Они практически перестали разговаривать. Мирный супружеский секс, привычные объятия тоже почили, казалось, навсегда.
Больше всего ее убивала ложь. Пусть бы все рассказал, ей бы гораздо легче стало.
- Давай будем жить как брат с сестрой, - попросила она как-то, - только не ври. Ведь это здорово, что в тебя влюбилась молодая девчонка, ты просто молодец!
Он недоверчиво посмотрел на нее, но тут же ухмыльнулся и закрылся.
Прошло полгода. Эдуард перестал ездить в командировки по выходным и снова начал обращать внимание на жену, но она даже не заметила этой перемены. Улучив свободную минутку, Лиля сразу подключалась к Интернету и что-то увлеченно писала. Когда он заходил в комнату, быстро закрывала страничку, не давая ему даже краем глаза взглянуть, чем она там занимается.
У жены была своя электронная почта, и Эдуард знал пароль. Бывало, интернет барахлил, тогда она просила его принять почту на работе. Обычно это была ничего не значащая переписка с подругами.
Иногда Эдуард просматривал ее почту ради интереса, но после встречи с Полиной времени на подобные глупости не оставалось. А вот сейчас почему-то непреодолимо потянуло еще раз заглянуть в переписку жены.
На этот раз пароль не сработал.
- Сменила! Это неспроста, - пронеслось в голове.
После мучительных раздумий он решился на довольно непростой для него шаг – обратился за помощью к сыну.
- Артем, понимаешь, какое дело – хочу маме сюрприз сделать, помоги, пожалуйста.
У Артемки загорелись глаза, он обожал приключения, детективы, а тут случай подвернулся самому поучаствовать!
Сын хорошо знал компьютер - нажатия одной клавиши было достаточно, чтобы секретный пароль отобразился в окошке интернет-поиска. Пароль был простой - Ника41. Имя крылатой богини победы Артему было знакомо из легенд и мифов Древней Греции, а на мамином именинном торте совсем недавно горели две свечки в виде четверки и единицы, так что все ясно.
Лиля так ничего и не заметила, стерла пароль в окошечке поиска и ввела его еще раз – как и положено, в виде черных кружочков.
Эдуард давно так не волновался. Кажется, даже сердце начало стучать быстрее, чем всегда.
Но ничего особенного в почте не было – сплошные уведомления с какого-то форума духовного развития. Постоянно повторялись названия одних и тех же тем: «Деньги – кандалы или еще одна степень свободы?», «Сексуальная распущенность – гибель для цивилизации».
- Почему ее интересует подобная тематика? – недоумевал он. – Она всегда была равнодушна к деньгам, которыми в семье всегда заправлял он, даже покупки сам делал. А секс - вообще понятие из прошлой жизни.
Он наугад нажал на ссылку, данную в уведомлении, и попал прямо на форум. Появилась надпись «Введите свой пароль». Не мудрствуя лукаво, Эдуард снова написал «Ника41», и сразу оказался в теме.
Здесь ее все звали просто Никой, так же были подписаны ее сообщения. Он немного удивился тому, что другие участники обсуждения относились к ней с теплотой, пониманием, даже уважением, часто цитировали ее высказывания.
- Я с любовью отношусь к деньгам, - писала она. – Это удивительно светлая энергия, дающая много радости.
- Ничего себе, - удивлялся он, - откуда такие выводы?
А сам вспоминал, как она уговорила его купить маленький гелиевый баллон с шарами, как на Новый год в гостиной вырос целый лес летящих ввысь разноцветных, сияющих Дедов Морозов, Микки-Маусов, Винни-Пухов, бабочек, дельфинов, серебристых снежинок, как со смехом скакали вокруг них Иринка с Артемкой.
Вспомнилось и недавнее путешествие в Питер – ей так хотелось снять квартиру с видом на Финский залив, а он не понимал, зачем ежедневно тратить на тысячу рублей больше, если можно жить в самом центре, в гораздо более комфортабельной и дешевой квартире. Но все же согласился и потом сам удивлялся нереальному чуду – морю, расстилающемуся прямо у подножия большого города, быстро мчащимся на подводных крыльях ракетам, белым парусникам, неспешным океанским кораблям, швартующимся у причала, фантастическим закатам, переходящим в белые июньские ночи.
И маленький катер, несший их над самой водой мимо сияющих огнями дворцов, под разводящимися мостами – тоже ее находка, как и карета с лошадьми, провезшая их по набережным старого города. Как же сияло ее лицо, какой взволнованной была Иринка, представившая себя принцессой, въезжающей на Дворцовую площадь!
Девушка-кучер в роскошном придворном костюме рассказывала Лиле о том, что лошадь они с подружкой взяли прямо с мясокомбината. Владелец катера, наголо обритый Вадим, охотно делился с ней своими планами по реконструкции катера, с удовольствием говорил о яхте, которую строит вот уже третий год. Какая-то незнакомая женщина подошла к ней после концерта колокольной музыки в Петропавловской крепости и никак не могла расстаться, проводила их до самого центра, говорила, говорила – о том, чего постороннему человеку не расскажешь.
Что же такое видели в ней эти чужие люди? Почему это сокровенное осталось скрытым для него, самого близкого человека?
В тот вечер дети уснули рано, он обнял ее, как прежде, и она сразу ощутила это. Но не выдержала и спросила:
- Что, она уже надоела тебе?
Эдуард хмыкнул и сделал пренебрежительный жест рукой, говорящий:
- Да, надоела.
Это была чистая правда. Полинка слишком много мечтала вслух об их совместном будущем, а он не представлял себе этого будущего без Иринки и Артема.
И без нее, без Ники.
На следующий день он зашел в другую тему про сексуальную распущенность и прочел ее сообщение:
- Мужчины убивают радость в сердце, отказывая в нежности своим женам. Они так хотят быть независимыми. А ведь эта радость связывает человека с Богом, дает ему энергию, силу, раскрывает его способности к творчеству.
Ночью он был нежен, как никогда, и она прошептала ему давно забытое:
- Люблю тебя.
И снова было трудно разомкнуть объятия и разлучиться.
- Давай родим ребенка, - тихо сказала она, и все волшебство тут же ушло.
- Не забывай, что тебе уже за сорок, - жестко сказал он, отвернулся к стене и быстро заснул.
После этого она опять замкнулась, отгородилась от него молчанием, и все вернулось на круги своя.
Эдуард несколько раз заходил на форум, читал ее сообщения:
- В паре любящих людей мужчина олицетворяет Любовь, а женщина - Истину, - писала она. - Но если мужчина начинает давить в себе любовь и погружается в эгоизм, женщине приходится лгать, искать донора, чтобы родить ребенка, сужденного ей Богом. Об этом рассказывает древняя эзотерическая мудрость.
Его словно холодной водой окатило. Вдруг он увидел всех этих мужчин и женщин, пишущих на форумах, совсем по-другому. Бесконечно одинокие души, отчаявшиеся найти понимание у своих любимых и единственных, открывающие себя посторонним людям в надежде найти родную душу.
А если какая-нибудь чужая мужская душа захочет дать ей этого ребенка, стать донором? А вдруг не только донором?!
Неожиданно всплыла давно забытая строчка шекспировского сонета:
«Оставь меня, чтоб снова я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,
Что нет невзгод, а есть одна беда –
Твоей любви лишиться навсегда».
Он увидел надпись «личное сообщение» - такие надписи были рядом с
именем каждого участника – машинально подвел мышку к этим словам и нажал на клавишу.
Оказалось, что сперва нужно зарегистрироваться, а для этого пришлось срочно выбрать ник, подобающий тому, кто решился обратиться к крылатой богине.
- Зевс, отец богов? – лихорадочно размышлял он. – Нет, не годится, я ее и без того всю жизнь подавлял. Римский бог Меркурий в крылатых сандалиях? Покровитель торговли, хитрец, обманщик и плут… Не то.
Он схватил с полки Энциклопедический словарь и сразу нашел, что Меркурий это древнегреческий Гермес, что Гермес Трисмегист, которого отождествляют с этим греческим богом, дал людям основы письменности и эзотерической мудрости, изложенные в Изумрудной скрижали.
- Милая Ника, - писал он, - мои крылышки гораздо слабее Ваших, они пока что только на моих сандалиях, но если Вы хоть раз возьмете меня с собой в полет, я уверен, что у меня за спиной быстро вырастут настоящие крылья.
Ваш давний, очень давний поклонник Гермес.
Ему хотелось, чтобы она ответила, и в то же время он боялся, что она не узнает его, что полюбит пусть вымышленного, но другого, и тогда он окажется в ловушке, созданной им же самим.
Но она сразу узнала его, потому что в тот же вечер раскрыла наугад одну из своих книг и прочла:
«Перед зачатием ребенка должны быть унижены все жизненные ценности, все святое, в том числе и само желание иметь ребенка. И когда потеряно все, когда в сердце осталась лишь любовь, все снова возвращается.
Теперь душа будущей матери уже не прилипнет к земному. И только
теперь она способна сотворить талантливого и гармоничного малыша».
Любовь в сердце она ощущала к единственному в мире мужчине, с которым ей было суждено сотворить еще одного ребенка. И никаких сомнений о том, кто же этот таинственный Гермес, у нее не было.
Перед тем, как уснуть, она закрыла глаза, и все обиды вдруг превратились в большие белые шары, плавно улетающие ввысь – Полина, ложь, измены, командировки, холод, отчужденность… С каждым улетевшим шаром на душе становилось все спокойнее, прозрачнее, светлее.
Просматривая на следующий день свою почту, Эдуард с некоторым трепетом в душе увидел уведомление с форума о личном сообщении.
- Привет, Гермес, - прочел он, - я приглашаю тебя в полет этой ночью.
Ника.
Он улыбался, не веря своим глазам, и ощущал, как в сердце плещется давно забытая радость. Как можно было так долго жить без этой радости?
Вот этого он никак не мог понять.
И изменю печаль их на радость
посвящается моей любимой журналистке
Марине Корец
Мальчик был заросший, лохматенький, непричесанный, и от этого он казался мне еще милее.
- Вот здесь кариес, и здесь, - он показывал пальчиком то на верхние, то на нижние зубки. Кариесом он называл остатки печенья, словно замазка залепившего щелки в реденьких зубках.
Я старательно чистила зеленой щеточкой-бегемотиком то там, то здесь, а он сиял и даже постанывал от удовольствия.
- Слушай, ты нарочно выдумываешь, чтобы я подольше чистила, - наконец догадалась я.
- Ага! – он не отпирался, смотрел на меня своими шоколадными глазками, пытаясь понять, не сержусь ли на него.
В этой детской больнице я оказалась по заданию редакции. Севка, наш рано помудревший и полысевший главред, с которым мы когда-то, сто лет назад, делили студенческие радости и печали, уже давно привык кидать меня на амбразуры. Пожалуй, лишь в Чечню я сама напросилась.
- Что запомнилось больше всего? – спрашивали потом знакомые.
- Как снарядом убило женщину, только что поившую меня водой, а ее трехлетней дочке оторвало ножки, - отвечала я.
На войне правды нет.
Взрыв на шахте или землетрясение, унесшее сотни жизней, никому не нужный пятилетний ребенок, чуть ли не год живущий в больнице – кто же, как не я, принесет в клювике горяченький репортаж, ухитрившись не заработать при этом инфаркт или легкое психическое расстройство?
А если и заработаю, никто плакать не станет. Кроме разве что Джульки – старенькой, облезшей болоночки, свидетельницы моей боевой молодости. Отправляясь в очередную командировку, со слезами на глазах доверяю свое сокровище одинокой пожилой соседке. Та радуется как ребенок.
Джульке почти двадцать, собаки столько не живут.
А мне почти пятьдесят - журналисты тоже… Нет, живут, конечно, но изнашиваются, теряя кураж, боевой задор, становятся не по-журналистски мудрыми и осторожными.
Может, это и есть старость?
В последние годы начала ощущать ее приближение все острее. Не то, чтобы болячки появились, но устаю, хоть раньше была вечным двигателем. А главное, щенячий восторг, то и дело, пронзавший меня, куда-то подевался.
Отношения с мужчинами стали короче и безболезненнее – «была без радости любовь, разлука будет без печали».
- Писательница, - совсем недавно прибивал меня к кресту гвоздями иронии тот, кого я вдруг ощутила родным и единственным.
С какой-то остервенелой досадой бросал на любую мою фразу:
- Глупости несешь! Ерунду!
А несколькими неделями раньше объяснялся в любви, шептал, задыхаясь от нежности: «Господи, какая же ты, одна такая на свете».
И почему многие мужчины, ощутив в сердце любовь, вдруг пугаются этой любви, начинают разрушать, топтать ее? Так и подмывает наклеить на зажегшийся в душе огонек аккуратненький ярлычок – брак, партнерство, страсть и т.п. Ярлыки, ясное дело, моментально сгорают в огне любви, и никакой пользы от нежности не предвидится, и зависеть начинаешь от любимого человека, боишься обидеть, боишься, что разлюбит, и от этого жить ужасно неудобно становится, сомнения начинают одолевать, страхи.
И приходит вроде бы единственно возможное решение - ну ее нафиг, эту любовь, одни проблемы от нее!
И распинают любовь на кресте – уже в который раз.
В момент очередного распятия, когда от боли стало невозможно ни работать, ни спать, ни есть, к нам в редакцию заглянул необычный человек, ясновидящий. И я почему-то все рассказала ему.
- Бог есть любовь, - сказано в Библии, - неторопливо произнес он, глядя мне в глаза. - Единственный в жизни грех – подавление любви. Когда осуждаем, обижаемся, ненавидим, давим в себе любовь, теряем радость в сердце, которая связывает нас с Богом. Собственноручно свой земной ад строим с болезнями, несчастными случаями, неудачами.
И потому любовь беречь надо трепетно и нежно, как самый драгоценный дар - редкий, уникальный, открывающий ключ к творческим способностям, счастью.
- А если больно, если сил нет жить? – с трудом выговорила я.
- Любовь не зависит ни от чего. С вами ли тот, кто ее зажег, или нет, это не имеет значения. Ведь он уже зажег ее в вашем сердце, и теперь она согревает, освещает, озаряет вашу жизнь, притягивает в нее счастливые, радостные события.
- Ну а если он разлюбил, если растоптал, раздавил мою любовь?
Ясновидящий улыбнулся мне как неразумному ребенку:
- Запомните – любовь мужчины самоотверженна и благородна. Всегда.
Из этого правила нет исключений.
От неожиданности я рассмеялась.
- Это женщина норовит поймать любимого в паутину, обмотать липким коконом, чтобы не сбежал, - продолжал он, не обратив ни малейшего внимания на мою реакцию.
- Мужчина же, если он не подавлен женщиной, если она еще не успела окутать его липкой паутиной, либо вовремя уйдет, чтобы спасти любимую, расчистив ей своим уходом Путь к Богу, к Счастью Божественному и счастью человеческому, либо останется с ней, если так угодно судьбе.
Не сразу, постепенно, до меня дошли его слова. И по мере того, как доходили, боль растворялась в свете осознания, понимания.
Я-то, балда, вовсю давила свою любовь, смаковала его жестокие слова и мои обиды, доказывала себе, что он такой и сякой и недостоин любви!
А надо было, оказывается, наоборот – любить и с благодарностью вспоминать лишь хорошее.
И когда я это поняла, в памяти и в самом деле осталось только хорошее, светлое, радостное, словно ничего другого и не было. Вновь вспыхнул в сердце огонек нежности, и я перестала бояться, что он обожжет, разочарует, сделает больно.
Я позволила себе любить ушедшего, я снова полюбила себя, полюбила жизнь, и огонек стал ярче, объемнее, заискрился разноцветным фейерверком радости.
Ощущаю себя легкой, воздушной, словно сбросила десяток килограммов – а ведь и в самом деле сбросила, пусть не десяток, но пяток - не хожу, а летаю. То и дело в пляс пускаюсь, смеюсь без всякой причины. Хорошо, никто, кроме Джульки, не видит.
Возвращаясь из этой необычной командировки, разделившей мою жизнь на «до» и «после», решила провести оставшиеся до поезда часы в стогу сена, а не на вокзале. Лежала на мягком, почти горячем сене, ощущая прохладную ласку ночного ветерка, смотрела на звездное небо. Увидела, как огромная падающая звезда прочертила яркий след на темном небосклоне, и загадала желание. Одна звездочка, в отличие от остальных, была не голубой, а розовой. Наверное, Марс. Бездумно смотрела на нее, бледнеющую в предрассветном небе, и вдруг услышала в себе стихи:
Когда омоет душу легкий ветер,
Ты с розовой звездой поговоришь
И снова убедишься на рассвете,
Что и на этот раз тебя вели.
Что боль на сердце вовсе не случайна,
Что не случайно падала звезда,
Что только притворялась хмурой тайна,
Шепча тебе неслышно: «Да! Да! Да!»
Удивительное дело, этот брошенный, забытый всеми мальчик каким-то образом воскресил во мне давно погасшее ощущение радости. Он казался таким родным и любимым, что в сердце моем что-то запело, зазвенело, переливаясь всеми цветами радуги.
Прощаясь, пообещала ему:
- Скоро приеду за тобой.
В карих глазенках одновременно метались недоверие и восторг.
- Ты будешь моей мамой?
- Да, - твердо ответила я.
В поезде купила тонюсенькую книжку: «Лучшие рецепты ясновидящей Ванги». Лежа на узкой полке в душном купе, читала заповеди Ванги, словно ко мне обращенные, для меня написанные:
- Человек – тот, за кого он сам себя держит. Коли сумеет изменить свои мысли в сторону добра, то переменится все в его житье.
- Человек должен любить себя и все, что вокруг него. В наши трудные времена это нужнее всего.
- Не ставь несбыточных задач, знай, какая тебе под силу, а какая нет, не то придется потом на себя пенять.
- Не обещай, коли не уверен, что выполнишь обещанное, ведь боль, которую ты причинишь другому, рано или поздно к тебе воротится.
Я знала, что выполню обещанное, причем выполню очень скоро.
Жить без него месяц, два или больше? Нет, это невозможно.
Хорошо, что из родных у меня одна Джулька. Только ей поведала свои планы. Она одобрительно смотрела мне в глаза, лизала руки, повизгивая от нежности. И душа моя продолжала петь, заранее радуясь совместным прогулкам, вечерней возне, новым книжкам с картинками.
Уже на следующий день в моем кабинете появился молодой симпатичный адвокат Сергей Васильевич, которому я неожиданно рассказала о мальчике. И он тут же забыл о собственных проблемах, приведших его в редакцию, взял на себя все бумажные хлопоты, звонил, отчитывался, приезжал ко мне с бумагами на подпись.
А за день до отъезда взял и купил билет в соседний вагон:
- Вдруг возникнут какие-то проблемы с бумагами, я должен быть рядом.
Он заехал за мной заранее, весь увешанный огромными пластиковыми пакетами с детскими игрушками, одеждой, обувью и целой гроздью легких, сверкающих шаров, наполненных гелием.
Не прошло и четверти часа, как мой небольшой кабинет, который отныне будет детской, преобразился в детский рай. Взлетали к потолку смешные страусята, зайчики, жирафы, в большом кресле уютно устроился огромный белый медведь, на полке выстроилась целая рота солдатиков, под столом разместился гараж с машинками, в угол живописно вписалась железная дорога с заводным поездом, пластиковыми домиками и деревьями.
Я впервые внимательно взглянула в его глаза и увидела в них… - нет, никакими словами этого не передашь. Там сияла совсем другая, радостная и счастливая реальность, совершенно далекая от того жестокого, взрывоопасного мира, в котором я прожила всю свою жизнь.
Сын ждал на лестнице. Он бросился ко мне с криком, потрясшим всю больницу:
- Ма-а-а-а-а-ма! – и зарылся лицом в мой мокрый плащ-дождевик.
Сопровождавший нас главврач сказал, что мальчик простаивал здесь все дни, высматривая меня.
- Это мой папа? – спросил ребенок, наконец оторвавшись от меня и внимательно глядя на Сергея.
Тот подхватил малыша на руки и поднял его вверх:
- Привет, тезка! Теперь ты у нас Сергей Сергеевич!
С формальностями покончили на удивление быстро.
Мы все вместе бежали к своему вагону под противным моросящим дождиком, Сергей держал над нами зонтик, а у меня в душе сочинялась песенка в ритме «Летки-енки» - танца моего далекого детства.
И хотя унылый осенний дождь совсем не походил на летний грибной дождик - предвестник радуги, в моей душе уже протянулся удивительный семицветный мост в новую жизнь, где спокойно, тепло, солнечно и радостно.
В купе мы оказались втроем, без попутчиков. На станции симпатичная девушка моих лет – ведь я лет двадцать сбросила, любое зеркало подтвердит - продала нам три огромные порции ароматных горячих вареников.
Оба Сергея, необъяснимо похожие друг на друга, с наслаждением уплетали вареники, а мне хотелось сесть между ними и загадать еще одно желание.
- Мам, а что едят продавщицы? – спросил сынишка. – Одни вареники? Или еще что-то?
Мы с Сергеем рассмеялись. Сережка недоуменно посмотрел на нас и тоже залился переливчатым смехом, словно маленький колокольчик.
Ребенок уснул, и мы впервые заговорили о главном.
- Когда я увидел вас и понял, как все просто устроено в этой жизни, словно путеводная звезда зажглась во мне, - сказал он тихо. – Два года я жил один, обугленный, почерневший, как обгоревший ствол дерева. У меня двое мальчишек, которых я люблю больше жизни, но я лишен возможности общаться с ними, жена увезла их в Америку.
Мне ничего не нужно, только помогать вам, приезжать, видеть его, гулять…
- Ходить в цирк, кукольный театр, зоопарк, бегать на лыжах, кататься на санках, ездить в лес и в горы с палаткой - продолжила я.
Он улыбнулся, помолчал.
- Неужели все на самом деле так просто? В Библии сказано «… и изменю печаль их на радость»…
Неужели это происходит вот так? В один момент?!
Я ничего не ответила, смотрела на него, думала о том, что нас разделяют лет пятнадцать, не меньше. Но ранее невозможное вдруг показалось не только возможным, а даже простым и естественным, потому что рядом с нами тихо спал свернувшийся клубочком малыш с лохматой головенкой.
С этим ребенком все было легко, ведь наши сердца переполняла нежная, светлая любовь к нему.
И новый сказочный мир, словно открытый золотым ключиком этой любви, был прекрасен и добр к нам, как любящий, заботливый родитель, угадывающий самые сокровенные, самые заветные желания, о которых и попросить-то в голову не придет, настолько они невероятны.
Сообщения: 2679
Темы: 44
Откуда: г. Дмитров Профиль Карма: +127/–3
Смеяна,
Я думаю, что такая форма изложения подошла бы для Проза.ру. Там писатели размещают рассказы. http://www.proza.ru/avtor/gerontaigor
Я оставил ссылку на свою страницу, если разместишь рассказ там, то там можно будет пообщаться.
Сообщения: 4565
Темы: 47
Откуда: Москва, Закарпатье Профиль Карма: +205/–17
Хранитель ТАЙНЫ, зарегистрировалась, порадовалась, как у тебя все удобно и здорово устроено! Даже редактировать можно и... продвигать к читателю!
Спасибо!
Пока разместила другой рассказ.
Он мне очень дорог, написала его по рассказам моей мамы, которой делали операцию в Онкоцентре на Каширке.
Этот рассказ все редакторы очень хвалили, но никто не опубликовал.
В киевском журнале "Единственная" его передали в Ассоциацию "Женщины против рака" (точно не помню), отзывы женщин, прошедших через это испытание, для меня были очень дороги.
ЛУННАЯ СОНАТА
Намыленные пальцы привычно скользнули под мышку, перешли на правую грудь и замерли, нащупав под кожей большую, довольно твердую горошину. Да нет, не горошину - скорее, крупную виноградину. Или грецкий орех.
Внутри произошло какое-то странное движение - то, что называется "сердце в пятки ушло". Вернее, ухнуло. А освободившееся место мгновенно заполнилось серым сосущим холодом. Там противно сквозило и подташнивало, жалобно ныло и поскуливало в предчувствии надвигающегося ужаса.
Выключив воду, Нина попыталась разглядеть желвак. Ни красноты, ни боли, ни намека на гнойную головку. Слабая надежда на то, что это обычный фурункул, растаяла, не успев стать мыслью.
- Что с тобой? На тебе лица нет, - Илья внимательно смотрел на нее, лежа под одеялом.
Не отвечая, она прилегла рядом с ним, сжавшись в комок и спрятав лицо в подушку.
- Понятно, - он раздраженно откинул одеяло и выскочил из постели.
Они были женаты уже восемь лет, но все еще играли в детские игры типа "Любишь - не любишь", "Ах, ты так?! - Ну, погоди же!" Наказывали друг друга долгим молчанием, панически боялись измены и потому изменяли сами. Не по страсти, не по любви, даже не из любопытства, а во имя независимости.
И не заметили, как постепенно принесли в жертву этой мифической независимости почти всю нежность и тепло, согревавшие их вначале.
Дождавшись, пока Илья выйдет из комнаты, Нина медленно, с опаской поднесла руку к правой груди. Она лежала на левом боку, шишка должна была оказаться как раз сверху... Но ее не было!
- Неужели показалось?! - мелькнуло в голове ослепительно счастливой вспышкой.
Она быстро повернулась на спину, еще раз осторожно сжала грудь и до боли закусила губу.
Нет, не показалось. Похолодевшие пальцы с беспощадной ясностью вновь ощутили внутри зловещую упругую твердость.
- Где же вы, милочка, раньше были? - осуждающе покачала головой толстая врачиха с оплывшим лицом, напоминающим подтаявший пломбир.
А дальше кабинеты, кабинеты, кабинеты...
Белые двери с табличками, застывшие в ожидании бледные люди, чужие, бесцеремонные руки в резиновых перчатках... Все это слилось в длинный кошмарный сон, от которого она очнулась в большой больничной палате с двумя рядами кроватей, стоящими друг против друга.
- Секторальной отделалась! Слава Тебе, Господи! - радостно крестилась свободной рукой соседка справа - некрасивая, растрепанная тетка с иглой, воткнутой в другую руку. На нее завистливо смотрели со своих кроватей такие же безликие и бесцветные женщины.
Нина сжала затекшие пальцы, попыталась повернуться на бок и не смогла. Медленно перевела глаза на торчавшую из руки иглу с длинной пластиковой трубкой, закрыла тяжелые веки и увидела... чудесное дерево из ярких, блестящих воздушных шаров, переливающихся всеми цветами радуги. Забавные пузатые мишки, зайчики и дельфины, пестрые бабочки, желтенькие утята и разноцветные попугаи так и рвались вверх, а неуклюжие длинноногие страусята с маленькими грузилами на шее весело подпрыгивали внизу, покачивая округло-надутыми головками и такими же хвостиками.
Вокруг толпились малыши, изумленно таращились на диковиные шары, тайком поглаживали страусят, смотрели на нее, Нину, счастливыми, восторженными глазами и доверчиво протягивали ей ручонки, чтобы она намотала на них тоненькую ниточку - а то улетит шарик.
Всю свою жизнь Нина жила в ожидании чуда и мечтала о нем. И чудо никогда не обманывало - обязательно воплощалось, становилось явью, звало за собой. Так было, когда она встретила Илью и побежала за ним на край света - в тот момент край света оказался в столице. Так было, когда их обоих приняли в цирковое училище, а после - в труппу знаменитого столичного цирка. Так было, когда они с Ильей летали и кружились в вышине под звуки "Лунной сонаты", подсвеченные нежным кружевным светом, в белых, развевающихся одеждах, и восхищенная тишина зрительного зала взрывалась оглушительными аплодисментами публики и мощным баритонным залпом конферансье: "Воздушные гимнасты Нина и Илья Бернадские"!! Так было, когда их пригласила в свой концерт известная певица, и они подписали контракт на непостижимую для них сумму.
А потом... Потом появилась злая фея-невидимка, которую Нина почему-то ассоциировала с той самой певицей в пышном шиньоне, сладострастно выкрикивавшей, словно заклинания, идиотские слова, собственноручно написанные ею же на мотив "Лунной сонаты":
Под эту шутовскую песню рухнула в тартарары вся ее жизнь. На одном из первых же концертов рухнули с высоты летящие вместе с нею качели - ведь их с Ильей заставили закрыть глаза и на отсутствие страховочной сетки, и на ненадежные крепления. Рухнула карьера - многочисленные переломы не оставили ей никакой надежды. Рухнули мечты о собственной квартире в Москве - муж-менеджер певицы недвусмысленно показал кукиш, когда Илья заговорил о компенсации. Рухнула мечта о красивой любви под щемящую бетховенскую музыку.
Илья летал под куполом цирка с новой партнершей, а Нина продавала в фойе воздушные шары. Заслышав доносившиеся из зала знакомые аккорды, она обеими руками зажимала уши, но жестокая, унизительная ревность безжалостно, во всех деталях, рисовала ей полеты, в которых его руки поддерживали и обнимали другую, его улыбку, обращенную к той, другой, его лицо, склоняющееся над ней, его дыхание, его запахи, смешивающиеся с запахом чужих духов.
Самым невыносимым стали гастроли. Томительное, многодневное ожидание телефонного звонка, вечный невысказанный вопрос, ответа на который лучше не знать, и чужие объятия - порой приятные, порой невыносимые, но чаще никакие.
А после его возвращения - холодная отстраненность, ускользающие взгляды, обоюдное старание уединиться друг от друга, чтобы ненароком не выдать тайну.
Чьи-то негромкие голоса отвлекли Нину от невеселых воспоминаний, и она открыла глаза. Слева, у соседней кровати, стояли две женщины в белых халатах.
- Прямо сейчас, - сказала та, что постарше, по-видимому, врач, заканчивая разговор, начала которого Нина, погруженная в свои мысли, не услышала.
Через несколько минут появились два бравых санитара - совсем молодые ребята, явно студенты, в сопровождении молоденькой медсестры. Пока санитары открывали двери и ввозили каталку, девушка помогла больной снять рубашку. Парни мгновенно перевалили женщину на каталку и быстро повезли ее из палаты. Медсестра побежала за ними, на ходу укрывая больную простыней.
- Видать, злокачественная, - поймав удивленный Нинин взгляд, сказала соседка справа. - Будут удалять.
Нину обдало мутной, горячей волной, внутри засквозило, заныло знакомое ощущение ужаса. Ясно припомнились слова районного врача-онколога:
- Сначала удалят опухоль, отправят ее на гистологию, а там видно будет. Результат узнаете через несколько часов после операции.
- А если..., - не смогла договорить Нина.
- Если опухоль злокачественная, - закончила за нее врач, продолжая заполнять историю болезни, - тогда придется ампутировать грудь вместе с подмышечными лимфатическими узлами.
Значит, ту женщину повезли на повторную операцию.
А остальным предстоит провести несколько часов в ожидании приговора. Так же как и ей самой.
Нина почувствовала сильный озноб, от холода начали стучать зубы. Через несколько секунд она поняла, что зубы стучат от страха, и попыталась взять себя в руки.
Она никогда не боялась боли, легко переносила операции, реанимационный период, мучительные восстановительные упражнения после переломов. Но мысль о том, что ее могут непоправимо изуродовать, что она станет неприятна Илье, ломала ее мужество, обессиливала, полностью лишала воли и желания бороться за жизнь.
Несмотря на многочисленные постельные флирты, которыми она спасалась в его отсутствие от тоски и отчаяния, весь остаток ее счастья сконцентрировался на тех редких моментах, когда они отпускали свои ревнивые страхи и угрызения совести и оставались вдвоем. В эти моменты в них снова оживала забытая музыка, снова продолжался в сиянии тонкого света их прерванный полет.
Что же останется, если у нее будет отнято и это?!
Неожиданно вспомнилось, как Илья каждый день мыл ее, когда она вернулась из больницы после того рокового падения. Мыл бережно, старательно и аккуратно, чтобы не намочить гипс. В груди что-то зажглось, засветилось, запело, и она почувствовала... невероятное счастье.
Вот так новости! Что же это значит?!
Нина попыталась перевести музыку, зазвучавшую внутри, в слова. Получилось: "Люблю! Люблю! Люблю!"
Красноносая санитарка сунула ей записку и прошептала:
- Твой весь день здесь околачивается, ждет, что врачи скажут.
Свободной от капельницы рукой Нина сунула сложенный листочек под подушку. Ей снова стало страшно. Что там? Какой приговор ее ожидает?
- Как вас зовут? - благодарно спросила она санитарку.
- Баба Зина, - ответила та, перестилая свободную соседнюю кровать. - Сейчас больную из реанимации привезут, вчера прооперировали, все подчистую удалили.
Она подчеркнуто обращалась к Нине, как к своей. Не иначе, Илья поднес ей угощение.
Знакомые санитары вкатили каталку, на которой лежала совсем молоденькая девушка. Девушку била дрожь - то ли от холода, то ли от страха, то ли от боли, а может, от стыда.
- Не привыкла еще, - сочувственно подумала Нина.
Кроме бинтов на груди на девушке ничего не было. Баба Зина одела на нее грубую больничную рубашку и укрыла одеялом.
Пришла медсестра с лотком, полным шприцев, освободила онемевшую Нинину руку от капельницы, сделала ей укол и занялась девушкой. Та смотрела широко раскрытыми, испуганными глазами, еле сдерживая слезы, которые безудержно полились, стоило медсестре выйти из палаты.
- Не горюй, - грубовато утешила ее уже помилованная Нинина соседка справа. - Сделают тебе пластику - как новенькая будешь.
Девушка заплакала навзрыд.
- Пластика-то тысяч двадцать стоит, не меньше - задумчиво проговорила молодая рыжая женщина в противоположном ряду.
- Надо будет, достанет - не ходить же кривобоким уродом! - раздраженно ответила лежащая у дверей полноватая блондинка с химическими локонами и отвернулась к стенке.
- Так ведь всем онкологическим протезы бесплатные дают, - возразила рыжеволосая. - Прямо вместе с бюстгальтером.
- А в постели тоже будешь с протезом кувыркаться?! - не поворачивая головы, со злостью выкрикнула блондинка.
Рыдания перешли в истерику. На шум прибежали врачи и медсестры, привычно - без шума, без суеты - начали колдовать над девушкой. После нескольких уколов она затихла, кажется, даже заснула.
Собравшись с духом, Нина, наконец, сунула руку под подушку, достала сложенный пополам листочек, раскрыла его и увидела сердечко, образованное из двух смешных рожиц, нежно прижавшихся друг к другу. Нина сразу узнала себя и Илью - у мужа были несомненные способности к рисованию.
- Ниночка, родной мой глупыш! - писал Илья. - Я люблю и буду любить тебя любую. Будь с одной грудью или с двумя, но только БУДЬ! Об этом я молил и молю Бога, в которого начинаю верить.
Мы с тобой боялись совсем не того, чего надо было бояться. Но теперь все будет по-другому. За это я ручаюсь. Ты ведь знаешь, что я слов на ветер не бросаю.
Люблю тебя, люблю, люблю, люблю. Если бы листок не кончился, я бы написал это слово еще миллион раз.
Нина закрыла глаза и заплакала. От счастья. Внутри вновь зазвучала, зазвенела, запела дивная музыка. Она ощутила в себе совсем новую, всеобъемлющую любовь - к этим женщинам, молившим судьбу о пощаде, трогательным малышам, тянувшим к ней свои ручки, красноносой бабе Зине, себе самой и этому прекрасному миру. А ее мучительная любовь к Илье, став одной из составляющих этого нового чувства, потеряла свой горький оттенок, стала радостной, легкой и светлой.
Откуда-то изнутри сами собой рождались слова, сливаясь в безыскусную молитву, которую она беззвучно шептала пересохшими губами. Слова легко и естественно ложились на знакомую до боли мелодию "Лунной сонаты", ставшей лейтмотивом их любви.
Я за тебя молюсь ночью бессонною,
Я за тебя молюсь небу бездонному,
Облаку светлому, дождику чистому,
Ветру печальному, солнцу лучистому.
Утром и вечером, днем быстротечным молю.
Я люблю.
Я люблю тебя.
- Не плачьте, у вас все хорошо, повторная операция не понадобится, - сказала неслышно подошедшая женщина-врач и улыбнулась ей доброй, светлой улыбкой.
- Спасибо вам, - сквозь слезы прошептала Нина, ощущая в себе безбрежную, космическую любовь. - Можно мне написать записку мужу?
- Конечно! - женщина с готовностью достала из кармашка халата ручку и листок.
- Илюшка, попробуй спеть это на наш мотив, - с трудом нацарапала Нина, примостив листок на одеяле. Бумага мялась, рвалась - надо было бы подложить что-нибудь твердое, но она постеснялась просить еще раз. Она торопилась, боясь забыть, но строки текли и текли чистой полноводной рекой, не знающей преград.
Свет любви сохрани!
И пусть
Он хранит тебя.
От бо-ли, от по-терь и от бед.
Вы не мoжeте начинать темы Вы не мoжeте отвечать на сообщения Вы не мoжeте редактировать свои сообщения Вы не мoжeте удалять свои сообщения Вы не мoжeте голосовать в опросах
Движется на чудо-технике по сей день
Соблюдайте тишину и покой :)
1999-2019
